Первая её публикация была устной — неведомый телеграф разнес известие по фашистским лагерям смерти. Замученные, истощенные, на гибель обреченные люди радовались ей, как собственной победе. Это было то, о чем каждый мечтал. Бежали ! Да как — на захваченном самолете !
В Балтийском море на линии к северу от Берлина есть островок Узедом. На западной его оконечности располагалась секретная база Пенемюнде. Ее называли "заповедником Геринга". Тут испытывались новейшие самолеты. Тут находился ракетный центр, возглавляемый Вернером фон Брауном. С десяти стартовых площадок, расположенных вдоль побережья, ночами, оставляя огненные языки, уходили в небо "Фау-2". Этим оружием фашисты надеялись дотянуться аж до Нью-Йорка. Но весной 45-го им важно было терроризировать более близкую точку — Лондон. Однако серийная "Фау-1" пролетала всего лишь 325 километров. С потерей стартовой базы на западе крылатую ракету стали запускать с Пенемюнде. Отсюда до Лондона более тысячи километров. Ракету поднимали на самолете и запускали уже над морем.
Авиационное подразделение, осуществлявшее испытания новейшей техники, возглавлял тридцатитрехлетний ас Карл Хайнц Грауденц. За его плечами было много военных заслуг, отмеченных гитлеровскими наградами. Десятки "Хейнкелей", "Юнкер-сов", "Мессершмиттов" сверхсекретного подразделения участвовали в лихорадочной работе на Пенемюнде. В испытаниях участвовал сам Грауденц. Он летал на "Хейнкеле-111", имевшем вензель "Г. А." — "Густав Антон". База тщательно охраня-лась истребителями и зенитками ПВО, а также службой СС.
8 февраля 1945 года был обычным, напряженным, с нервными перегрузками днем. Обер-лейтенант Грауденц, наскоро по-обедав в столовой, приводил в порядок в своем кабинете полетные документы. Внезапно зазвонил телефон :
— Кто это у тебя взлетел, как ворона ? — услышал Грауденц грубоватый голос начальника ПВО.
— У меня никто не взлетал …
— Не взлетал… Я сам видел в бинокль — взлетел кое-как "Густав Антон".
— Заведите себе другой бинокль, посильнее, — вспылил Грауденц. — Мой "Густав Антон" стоит с зачехленными моторами. Взлететь на нем могу только я. Может быть, самолеты у нас летают уже без пилотов ?
— Вы поглядите-ка лучше, на месте ли "Густав Антон"…
Обер-лейтенант Грауденц прыгнул в автомобиль и через две минуты был на стоянке своего самолета. Чехлы от моторов и тележка с аккумуляторами — это все, что увидел оцепеневший ас. "Поднять истребители ! Поднять все, что можно ! Догнать и сбить !"… Через час самолеты вернулись ни с чем.
С дрожью в желудке Грауденц пошел к телефону доложить в Берлин о случившемся.
Геринг, узнав о ЧП на секретнейшей базе, топал ногами — "виновных пове-сить !". 13 февраля Геринг и Борман прилетели на Пенемюнде… Каким об-разом голова Карла Хайнца Грауденца уцелела — остается загадкой. Воз-можно, вспомнили о прежних заслугах аса, но, скорее всего, ярость Геринга была смягчена спасительной ложью : "Самолет догнали над морем и сби-ли". Кто угнал самолет ? Первое, что приходило на ум Грауденцу, "том-ми"… Англичан беспокоила база, с которой летали "Фау". Наверное, их агент. Но в капонире — земляном укрытии для самолетов, близ которого находился угнанный "Хейнкель", нашли убитым охранника группы военнопленных. Они в тот день засыпали воронки от бомб.
Срочное построение в лагере сразу же показало: десяти узников не хватает. Все они были русскими. А через день служба СС доложила : один из бежавших вовсе не учитель Григорий Никитенко, а летчик Михаил Девятаев.
Война застала его под Минском. Уже 23 июня Михаил Девятаев участвовал в воздушном бою. 24 июня он сбил вражеский самолет. А еще через день сам попал под огонь "мессершмита" и выпрыгнул с парашютом из горящего "ишака" (истребителя И-16). Не прояви он находчивость, война и жизнь окончились бы для него в этом бою под Минском — "Мессершмит" раз-вернулся расстрелять летчика. Михаил стянул стропы и быстро "колбасой" понесся к земле. В ста метрах он дал парашюту раскрыться и спасся. Потом он еще не один раз покидал горящие самолеты. К лету 44-го года он сбил девять вражеских само-летов. Пять раз сбивали его. У него были прострелены рука и нога. Лежал в госпитале. Снова вернулся на самолет. Полтора года из-за ранений летал на "кукурузнике", но потом добился возвращения в истребительный полк. В 1944 году Девятаев был награжден тремя боевыми орденами.
Осенью 43-го года из-под Кривого Рога надо было вывезти тяжело раненного генерала — только в Москве могли сделать сложнейшую операцию. Три самолета У-2, вылетая, не достигали цели — в тумане не находили село или терпели аварию, пы-таясь садиться на раскисшую землю. Девятаев, полетевший четвертым, нашел село, благополучно сел, отыскал нужный дом и узнал : генерала четыре часа назад отправили в Москву поездом … Конечно, можно было бы вернуться и доложить все, как было. Девятаев поступает иначе. Прикинув время и путь следования нечастых в прифронтовом крае пассажирских вагонов, он полетел над железной дорогой и скоро увидел поезд. Как заставить остановиться ? "Я полетел низко, едва не касаясь коле-сами паровоза. Отворачивал в сторону, покачивал крыльями — нет, машинист не понимал, чего добивается "кукурузник". "Тогда, выбрав место, я посадил самолет и выбежал на полотно, отчаянно размахивая шлемом. Поезд промчался мимо. Я взлетел еще раз, обогнал состав, сел и выбежал снова на полотно".
На этот раз поезд остановился. Посреди степи генерала перенесли в самолет. К вечеру он был уже в Москве. Он лежал на носилках белый, бескровный. Велел позвать летчика. Тот подошел, приложил ладонь к шлему. Генерал попросил достать из кобуры пистолет. "Лейтенант, возьмите на память. Сколько буду жить, столько буду вас помнить".
День 13 июля был переломным в его военной судьбе. Накануне наступления под Львовом он сопровождал бомбардировщики, сделал за день три боевых вылета. Уже на заходе солнца поднялся в четвертый раз навстречу летев-шим "Юнкерсам". Он не заметил, как из-за облака вынырнул "Мессерш-митт"… Машина словно споткнулась. В кабине — дым, перед глазами — языки пламени … Со стороны безнадежность его положения была, наверное, особенно ясной. "Мордвин, прыгай !" "Мордвин" — позывной Девятаева. "Миша, приказываю !"— это был голос его командира … Бой шел за линией фронта. Прыгая из самолета, который вот-вот взорвется, Михаил ударился о хвостовой стабилизатор и приземленья на парашюте уже не помнил. Оч-нулся в землянке среди летчиков. Но речь — чужая… Это был плен.
Сначала с ним обошлись почти по-рыцарски — перевязали рану, накормили, не тронули ордена. Даже как будто с уважением на них смотрели — такого, мол, ценим. Но, оказалось, все было психологической подготовкой склонить к измене. Когда Девятаев с возмущением и со свойственной ему прямотой сказал : "Среди летчиков предателей не найдёте", — отношение измени-лось. Стучали кулаком по столу, топали ногами, подносили к лицу пистолет. Требовали не так уж много : название части, расположение, имена команди-ров … Ничего не сказал !
В прифронтовом лагере военнопленных встретил таких же, как сам. Все в плену оказались после вынужденных посадок и прыжков из подбитых ма-шин. Были раненые, с обожженными лицами и руками, в обгоревшей одеж-де. Но это были люди, уже видавшие Сталинград, Курскую дугу, освобождав-шие Киев, это были летчики, знавшие вкус победы, вгонявшие в землю не-мецких асов. Сломить их было нельзя.
Их держали от остальных пленных отдельно. И на запад повезли не в поезде, а в транспортных самолетах.
Начался для летчиков лагерный плен. Их поместили в отдельный барак. Рядом валялась чья-то одежда, обувь, детские рубашонки, ночные горшки … Решились спросить у охранника : что это значит ? Эсэсовец, ухмыляясь, с видимым удовольствием объяснил : "В бараке жи-ли еврейские семьи, вчера всех … туда, — он показал на трубу крематория, — освободили место для вас".
Бежать ! Бежать во что бы то ни стало …
Учётная карточка Девятаева из концлагеря. Из книги "Девятаев", Саранск, 2008 г.
Cекретная база
К концу 44-го года фашисты стали испытывать острую нужду в рабочей силе. Узников Заксенхаузена осмотре-ли врачи и, как видно, нашли, что часть до предела ис-тощенных людей пригодна к работе в каких-то иных местах.
15 ноября полтысячи пленных загнали в вагоны. Везли куда-то три дня. Когда вагоны открыли, более полови-ны людей были мертвыми.
"Учитель Никитенко Григорий" (так Девятаев ухит-рился обозначить себя в лагерных документах) оказался среди тех, кого построили перед комендантом нового лагеря. Тот сказал : "О побеге не помышляйте. Отсюда никто не убегал и не убежит".
Узники сразу поняли, что находятся близко от моря — летали чайки, сырой ветер пронизывал до костей, зас-тавлял сбиваться в тесные кучи. С умерших снимали робы — подшивали к своей одежде подкладку. И было ясно : лагерь находится около важной военной базы. Внеделю раз, вечерами, в небо с рёвом, оставляя полосы света, улетали ракеты. Где-то вблизи располагался аэродром.
Карта острова Узедом с базой Пенемюнде на побережье Балтийского моря
Три с половиной тысячи пленных каждое утро на плацу, ежась от ветра, получали наряд на работу.
Самой тяжкой была работа аэродромной команды : засыпали воронки, носили замес из цемента. Но именно в эту команду стремился все время попасть "учитель из Дарницы". "Рев самолетов, их вид, их близость с громадной си-лой всколыхнули мысль о побеге".
Все, кто работал тут, понимали : пленным пути с этой базы не будет, всех уничтожат. И потому пытались бежать. Один отчаянный югослав затаился на островном озере. "Поймали. В назидание всем поставили перед строем и спустили овчарок. Чтобы загрызли не сразу — шею обмотали брезентом. Я видел много всего, но более страшной картины не помню. И все-таки засыпал и просыпался с мыслью : бежать !"
Постепенно "учитель из Дарницы" нащупал единомышленников. В мимо-летных разговорах обронил осторожно мысль о побеге, сказав, что есть среди пленных опытный летчик.
Работая на аэродроме, теперь примечали все подробности его жизни : когда заправляются самолеты, когда команды уходят обедать, какая машина удоб-ней стоит для захвата. Остановили внимание на двухмоторном "Хейнкеле-111". Он чаще других летал. После приземления его тотчас же заправляли снова. Возле него не однажды чисто одетые люди в штатском поздравляли пилота — удавались, как видно, какие-то важные испытания. "Я прикиды-вал план захвата машины, рулежки, взлета под горку в сторону моря. Но сумею ли запустить, сумею ли справиться с двухмоторной машиной ? Во что бы то ни стало надо было увидеть приборы в кабине, понять, как, что, в какой
последовательности надо включать — в решительный момент счёт времени будет идти на секунды".
Во время аэродромных работ "учитель из Дарницы" не упускал случая заглянуть на самолетную свалку и там впивался гла-зами в приборные доски "Хейнкеля-111". Экипаж тяжелого двухмоторного бомбардировщика, с которым до этого Михаил Де-вятаев встречался лишь в воздухе, состоял из шести человек. Беглецам предстояло поднять его силами одного изможденного узника. "Главное : запустить, вырулить и взлететь … Случай помог проследить операции запуска. Однажды мы расчищали снег у капонира, где стоял такой же, как "наш", "Хейнкель". С вала я видел в кабине пилота. И он заметил мое любопытство. С усмешкою на лице — смотри, мол, русский зевака, как легко настоящие люди справляются с этой машиной, — пилот де-монстративно стал показывать запуск : подвезли, подключили тележку с аккумуляторами, пилот показал палец и отпустил его прямо перед собой, потом пилот для меня специально поднял ногу на уровень плеч и опустил — заработал один мотор. Следом — второй. Пилот в кабине захохотал. Я тоже еле сдерживал ликование — все фазы запуска "Хейнкеля" были ясны".
Заговорщики стали теперь обсуждать детальный план захвата машины. Заучено было всё : кто ликвидирует вахтмана (охран-ника), кто расчехляет моторы, кто снимет струбцинки с закрылков … "Степень риска все понимали : может поднять тревогу охрана; может неожиданно кто-нибудь появиться у самолета; машина окажется без горючего; не запустим моторы; могут, быстро хватившись, загородить полосу взлета; могут вслед послать истребители; могут возникнуть и непредвиденные ослож-нения. Сам я мысленно думал : шансы — один из ста. Но отступать мы уже не могли. Мы уже сжились с мыслью : "В обед хлебаем баланду, а ужинаем дома, среди своих," — и самолет уже называли не иначе как "наш "Хейнкель". 7 февраля реши-ли: побег завтра или никогда".
Тот день
День 8 февраля 1945 года начался на острове как обычно. "Ночью взлетали ракеты. Я не мог заснуть от рева и от крайнего возбуждения. Рано утром до построения я сказал Соколову Володе, возглавлявшему аэродромную команду : "Сегодня ! И где хочешь достань сигареты. Смертельно хочу курить". Володя снял с себя свитер и выменял на него у француза пять сигарет". Построение … Отбор команд. Задача Соколова : сделать так, чтобы в аэродромную группу попало сегодня не более десяти че-ловек, чтобы все были советскими и обязательно все посвященные в планы побега.
Засыпали воронки от бомб. Охранником был эсэсовец. Обычно он требовал, чтобы в обед в капонире, где было затишье, для него разводили костер. Работу повели так, чтобы к 12 часам оказаться у нужного капонира.
"В 12 ноль-ноль техники от самолетов потянулись в столовую. Вот горит уже костер в капонире, и рыжий вахтман, поставив винтовку между колен, греет над огнем руки. До "нашего "Хейнкеля" двести шагов. Толкаю Володю : "Медлить нельзя !" А он вдруг заколебался : "Может, завтра ?" Я показал кулак и крепко сжатые зубы.
Решительным оказался Иван Кривоногов. Удар железякою сзади — и вахтман валится прямо в костер. Смотрю на ребят. Из нас только четверо знают, в чем дело. У шести остальных на лицах неописуемый ужас : убийство вахтмана — это виселица. В двух словах объясняю, в чем дело, и вижу : смертельный испуг сменяет решимость действовать.
С этой минуты пути к прежнему у десяти человек уже не было — гибель или свобода. Стрелки на часах, взятых у вахтмана из кармана, показывали 12 часов 15 минут. Действовать ! Дорога каждая секунда.
Самый высокий Петр Кутергин надевает шинель охранника, шапочку с козырьком. С винтовкой он поведет "пленных" в направлении самолета. "Но, не теряя времени, я и Володя Соколов были уже у "Хейнкеля". У хвостовой двери ударом зара-нее припасенного стержня пробиваю дыру. Просовываю руку, изнутри открываю запор.
Внутренность "Хейнкеля" мне, привыкшему к тесной кабине истребителя, показалась ангаром. Сделав ребятам знак : "В са-молёт !", спешу забраться в кресло пилота. На лицах расположившихся сзади — лихорадочное напряжение : скорее !
Владимир Соколов и Иван Кривоногов расчехляют моторы, снимают с закрылков струбцинки … Ключ зажиганья на месте. Те-перь скорее тележку с аккумуляторами. Подключается кабель. Стрелки сразу качнулись. Поворот ключа, движение ноги — и один мотор оживает. Еще минута — закрутились винты другого мотора. Прибавляется газ. Оба мотора ревут. С боковой стоян-ки "Хейнкель" рулит на взлетную полосу. Никакой заметной тревоги на летном поле не видно — все привыкли : "Густав Антон" летает много и часто. Пожалуй, только дежурный с флажками на старте в некотором замешательстве — о взлете ему не сообщали.
"Точка старта. Достиг eё с громадным напряжением сил — самолетом с двумя винтами управлять с непривычки сложнее, чем истребителем. Но всё в порядке. Показания главных приборов, кажется, понимаю. Газ … Самолет понесся по наклонной линии к морю. Полный газ … Должен быть взлет, но "Хейнкель" почему-то бежит, не взлетая, хвост от бетона не отрывается … В последний момент почти у моря резко торможу и делаю разворот без надежды, что самолет уцелеет. Мрак … Подумал, что загорелись. Но это была только пыль. Когда она чуть улеглась, увидел круги от винтов. Целы ! Но за спиной паника — крики, удары прикладом в спину : "Мишка, почему не взлетаем ?!!"
И оживает аэродром — все, кто был на поле, бегут к самолету. Выбегают летчики и механики из столовой. Даю газ. Разметаю всех, кто приблизился к полосе. Разворот у линии старта. И снова газ … В воспаленном мозгу искрой вспыхнуло слово "трим-мер". Триммер — подвижная, с ладонь шириною плоскость на рулях высоты. Наверное, летчик оставил ее в положении "по-садка". Но как в три-четыре секунды найти механизм управления триммером ? Изо всех сил жму от себя ручку — оторвать хвост от земли. Кричу что есть силы ребятам : "Помогайте !" Втроем наваливаемся на рычаг, и "Хейнкель" почти у самой во-ды отрывается от бетона … Летим !!!"
Домой !
Управление триммером отыскалось, когда самолет, нырнув в облака, стал набирать высоту. И сразу машина стала послушной и легкой. "В этот момент я почувствовал : спасены ! И подумал: что там творится сейчас на базе ! Посмотрел на часы. Было 12 часов 36 минут — все уместилось в двадцать одну минуту". Летели на север над морем, понимали : над сушей будут пере-хвачены истребителями. Потом летели над морем на юго-восток. Внизу увидели караван кораблей. И увидели самолеты, его охранявшие. Один "Мессершмит" отвернул и рядом с "Хейнкелем" сделал петлю. "Я видел недоуменный взгляд летчика : мы летели с выпущенными шасси".
Высота была около двух тысяч метров. От холода и гро-мадного пережитого возбуждения пилот и его пассажи-ры в полосатой одежде не попадали зуб на зуб. Но ра-дость переполняла сердце. Я крикнул : "Ребята, горю-чего в баках — хоть до Москвы !" Всем захотелось пря-мо до Москвы и лететь. Но я понимал : такой полет не-возможен — станем добычей своих истребителей и зе-ниток".
О приближении фронта догадались по бесконечным обо-зам, по колоннам машин и танков. И вот показались ды-мы, вспышки разрывов … Опять колонны людей и ма-шин. Но теперь при виде летящего "Хейнкеля" люди с дороги бегут и ложатся. "Наши !" Эту радость неожи-данно подкрепил плотный зенитный огонь. Два снаряда "Хейнкель" настигли. Слышу крик : "Ранены !" И ви-жу, дымится правый мотор. Резко бросаю самолет в бо-ковое скольжение. Дым исчезает. Но надо садиться. Са-
диться немедленно. Внизу раскисшая, в пятнах снега земля : дорога, опушка леса, и за ней — приемлемо ровное поле. Резко снижаюсь. Неубранные шасси в земле увязнут. Надо их срезать в момент посадки скольжением в сторону …"
Артиллеристы 61-й армии с дороги, ведущей к линии фронта, видели, как на поле, подломив колеса, юзом сел "немец". Опуш-кой, опасаясь стрельбы, солдаты бросились к самолету. А мы в "Хейнкеле" не вполне уверены были, что сели среди своих. Плексигласовый нос самолета был поврежден. В кабину набился снег с грязью. Я выбрался кое-как … "Хейнкель", пропа-хавший по полю глубокую борозду, казался сейчас неуклюжим толстым китом, лежащим на животе. Первое, что предприняли прилетевшие, попытались скрыться в лесу. Захватив винтовку убитого вахтмана и пулемет с "Хейнкеля", поддерживая ране-ных, они пробежали сотню шагов по полю, но повернули назад — сил не было. Приготовив оружие в самолете, решили выж-дать, что будет.
На обороте полетной карты я написал, кто мы, откуда бежали, где до войны жили. Перечислил фамилии : Михаил Девятаев, Иван Кривоногов, Влади-мир Соколов, Владимир Немченко, Федор Адамов, Иван Олейник, Михаил Емец, Петр Кутергин, Николай Урбанович, Дмитрий Сердюков".
— Фрицы ! Хенде хох ! Сдавайтесь, иначе пальнем из пушки ! — послыша-лись крики с опушки леса.
Для сидевших в самолете это были очень дорогие слова.
— Мы не фрицы ! Мы свои, братцы !
Люди с автоматами, в полушубках, подбежав к самолету, были ошеломле-ны. Десять скелетов в полосатой одежде, обутые в деревянные башмаки, забрызганные кровью и грязью, плакали, повторяя только одно слово : "Братцы, братцы …" В расположение артиллерийского дивизиона их по-несли на руках, как детей, — каждый весил менее сорока килограммов. Было это 8 февраля 1945 года.
Именно про таких хочется сказать фразу "Героям Слава!"
