Г.Бим Пайпер. «Он прошёлся вокруг лошадей»

Несколько слов от переводчика =)

Данный рассказ отстувует в рунете на русском языке, во всяком случае, перед публикацией я не нашел в поисковике следов или фрагментов текста на русском языке, кроме краткого упоминания в Википедии в статье о Бенджамине Батерсте, который меня на этот рассказ и навел. При доброй, хотя и ныне потускневшей известности американского писателя Генри Бима Пайпера (1904-1964 гг.) как интересного писателя фантаста, автора трилогии о «Пушистике», выложенной на БММ, цикла  «История Терранского Человечества» и «Паравремя» , я нашёл странным и несовсем справедливым, что одно из любопытнейших, и можно сказать, классических произведений в жанре Альтернативной Истории до сих пор не переведенно на русский язык. И я решил этот пробел восполнить в меру своего таланта и умений.
Предлогаю вниманию читателей и коллег Альтернативных Историков мою скромную, но воодушевленную первую работу по переводу произведения с английского языка на отечественный

* * *

ОН ПРОШЁЛСЯ ВОКРУГ ЛОШАДЕЙ
Г.Бим Пайпер.1948 год.

Этот рассказ основан на подтвержденном, задокументированном факте. Человек исчез — прямо из этого мира. А куда он ушел?

В ноябре 1809 года необъяснимым образом бесследно исчез англичанин по имени Бенджамин Батерст. Он направлялся в Гамбург из Вены, где он служил посланником своего правительства при дворе того, что Наполеон оставил от Австрийской империи после войны Четвертой коалиции. В гостинице в Перлебурге в Пруссии, рассматривая смену лошадей для своей кареты, он небрежно скрылся из поля зрения секретаря и камердинера. Не было видно, как он покидал двор гостиницы. Больше его не видели, никогда. По крайней мере, не в этом континууме….

  I.

От барона Ойгена фон Круца, министра полиции, до Его Превосходительства графа фон Берхтенвальда, канцлера Его Величества Фридриха Вильгельма III Прусского.

25 ноября 1809 г.

Ваше Превосходительство:

Настоящее Министерство обратило внимание на обстоятельства, значение которых я затрудняюсь определить, но, поскольку они, как представляется, связаны с государственными вопросами как здесь, так и за рубежом, я убежден, что это имеет достаточно важное значение, чтобы быть доведенным до Вашего личного внимания. Откровенно говоря, я не желаю предпринимать никаких дальнейших действий по этому поводу без вашего совета.

Вкратце, ситуация такова: мы задерживаем здесь, в Министерстве полиции, человека, назвавшего себя Бенджамином Батерстом, который утверждает, что является британским дипломатом.  Этот человек был задержан полицией в Перлебурге вчера в результате беспорядков в гостинице. Он содержится под стражей по формальным обвинениям в причинении беспорядка в общественном месте и подозрительности его личности. Во время ареста у него при себе был портфель, содержащий несколько бумаг. Они носят столь необычный характер, что местные власти отказались взять на себя какую-либо ответственность, кроме отправки этого человека сюда, в Берлин.

Я должен признаться, что после беседы с этим человеком и изучения его документов, я сам оказался в таком же положении. Я убежден, что это не обычное полицейское дело. Здесь есть что-то очень странное и тревожное. Заявления этого человека, взятые по отдельности, настолько невероятны, что вполне оправдывают предположение, что он сумасшедший. Однако я не могу принять эту теорию ввиду его манер поведения человека совершенного рационального мышления и из-за существования этих документов. Все это просто безумие; непостижимо!

Эти документы сопровождают, наряду с копиями различных заявлений, сделанных в Перлебурге, переданы личным письмом ко мне от моего племянника лейтенанта Рудольфа фон Тарлбурга.  Последнее заслуживает вашего особого внимания. Лейтенант фон Тарлбург — очень уравновешенный молодой офицер, совершенно не склонный к фантазии или чрезмерному воображению. Чтобы впечатлить его так, как он описывает, потребуется немало усилий. Человек, называющий себя Бенджамином Батерстом, теперь поселился в квартире здесь, в Министерстве. С ним обращаются со всем уважением и, за исключением свободы передвижения, предоставляются все привилегии.

Я с нетерпением жду вашего совета и так далее, и так далее.

Крутц.

II.

Распорт Трауготта Целлера, обер-вахмистра Государственной полиции, сделанный в Перлебурге 25 ноября 1809 г.

Примерно в десять минут второго пополудни в субботу, 25 ноября, когда я был в полицейском участке,  в приемную вошел человек, известный мне как Франц Бауэр, слуга из гостиницы «Меч и скипетр», нанятый Кристианом Хауком здесь, в Перлебурге.  Этот Бауэр подал жалобу капитану государственной полиции Эрнсту Хартенштейну, заявив, что в гостинице, где работает он, Бауэр, находится сумасшедший, устраивающий неприятности. Поэтому я получил указание от капитана Хартенштейна пойти в гостиницу «Меч и скипетр», чтобы действовать по своему усмотрению для поддержания порядка.

Прибыв в гостиницу вместе с упомянутым Францем Бауэром, я обнаружил в общем зале большую толпу людей, а среди них — трактирщика Кристиана Хаука, ссорившегося с незнакомцем. Этот незнакомец выглядел как джентльмен, одетый в дорожную одежду, а под мышкой держал небольшой кожаный портфель. Когда я вошел, я услышал, как он говорит по-немецки с сильным английским акцентом, оскорбляет трактирщика, упомянутого Кристиана Хаука, и обвиняет его в том, что он накачал отравой его, незнакомца, вино, и украл его экипаж с четверкой лошадей, и похитив секретаря и слуг. Упомянутый Кристиан Хаук громко отрицал это, а остальные люди в таверне принимали участие на стороне трактирщика и издевались над незнакомцем, считая его сумасшедшим.

Войдя внутрь, я приказал всем замолчать от имени Короля, а затем, поскольку иностранный джентльмен, похоже, был стороной, подавшей жалобу в споре, я потребовал, чтобы он объяснил мне, в чем проблема. Затем он повторил свои обвинения против трактирщика Хаука, сказав, что Хаук или, скорее, другой человек, похожий на него и утверждавший, что он трактирщик, накачал своим вином, украл карету и скрылся с его секретарем и слугами. В этот момент трактирщик и прохожие начали выкрикивать опровержения и возражения, так что мне пришлось стучать дубинкой по столу, чтобы привести к тишине.

Затем я потребовал, чтобы трактирщик Кристиан Хаук ответил на обвинения, выдвинутые незнакомцем. Он полностью все отрицал. Он заявил, что у незнакомец не пил вина в его гостинице, и что он вообще не входил в гостиницу до тех пор, пока несколько минут назад не вломился в общий зал с криками и обвинениями. По его словам, в гостиничном дворе не было ни секретаря, ни камердинера, ни кучера, ни кареты с четверкой лошадей. От этого джентльмен пришел в ярость. Ко всему этому Хаук призвал свидетелей присутствующих в общей комнате.

Затем я потребовал от незнакомца назвать себя. Он сказал, что его зовут Бенджамин Батерст и что он британский дипломат, возвращающийся в Англию из Вены. Чтобы доказать это, он извлек из своего дорожного портфеля разные бумаги. Одним из них было охранное пропускное письмо, выданное прусской канцелярией, в котором он был назван и описан как Бенджамин Батерст. Остальные бумаги были английскими, все с печатями и выглядели как официальные документы.

Соответственно, я попросил его сопровождать меня в полицейский участок, а также трактирщика и троих мужчин, которых трактирщик хотел привести в качестве свидетелей.

Трауготт Целлер, Обер-вахтмистр.

Рапорт одобрен,

Эрнст Хартенштейн, Капитан государственной полиции.

III.

Заявление ниже именуемого Бенджамина Батерста, сделанное в полицейском участке в Перлебурге 25 ноября 1809 г.

Мое имя Бенджамин Батерст, я чрезвычайный посланник и полномочный министр правительства Его Британского Величества при дворе Его Величества Франца I, императора Австрии, или, по крайней мере, до тех пор, пока события, последовавшие за капитуляцией Австрии, не сделали необходимым мое возвращение в Лондон. Я покинул Вену утром в понедельник, 20-го числа, чтобы отправиться в Гамбург, чтобы сесть на корабль домой. Я ехал в своем собственном экипаже на четверке лошадей, с моим секретарем, мистером Бертрамом Джардином, и моим камердинером, Уильямом Смоллом, оба британскими подданными, и кучером, Йозефом Бидеком, подданным Австрии, которого я нанял для поездки. Из-за присутствия французских войск, которых я очень хотел избежать, я был вынужден ехать в объезд на запад до Зальцбурга, а затем повернуть на север в сторону Магдебурга, где я пересек Эльбу. Я не мог сменить лошадей для своего экипажа после отъезда из Геры, пока не добрался до Перлебурга, где остановился в таверне «Меч и скипетр».

Приехав туда, я оставил экипаж во дворе гостиницы, и я и мой секретарь, мистер Джардин, вошли в гостиницу. Человек, не присутствующий здесь, а другой негодяй, с большей бородой, с меньшим животом и более убогой одеждой, но похожий на него, как если бы он был его братом, представился трактирщиком. Я договорился с ним о смене лошадей, и заказал бутылку вина для себя и моего секретаря, а также по большой кружке пива для моего камердинера и кучера, чтобы вынесли им на улицу. Затем мы с Джардином сели за стол в гостиной за вином, пока не вернулся человек,  называвший себя трактирщик, и сказал нам, что свежие лошади запряжены в карету и готовы к отъезду. Потом мы снова вышли на улицу.

Я посмотрел на двух лошадей по другую сторону, а затем обошел перед упряжкой, чтобы посмотреть на двух соседних лошадей, при этом у меня закружилась голова, как будто я собирался упасть, и все стало черным перед моими глазами. Я подумал, что у меня обморок, чему я совсем не подвержен, и протянул руку, чтобы ухватиться за сцепку, но не смог её найти. Теперь я уверен, что какое-то время я был без сознания, потому что, когда моя голова прояснилась, и экипаж и лошади исчезли, а на их месте стоял большой фермерский фургон, приподнятый впереди, со снятым правым передним колесом, и двое крестьян смазывали оторвавшееся колесо.

Я смотрел на них какое-то время, не в силах поверить своим глазам, а затем заговорил с ними по-немецки, говоря: «Где, черт возьми, моя карета и четверка?»  Оба испуганно выпрямились: тот, кто держал колесо, чуть не уронил его.

«Простите, ваше превосходительство, — сказал он, — здесь не было четверки за все время, пока мы здесь».

«Да, — сказал его товарищ, — и мы здесь с полудня».

Я не пытался с ними спорить. Мне пришло в голову — и я до сих пор так считаю, — что я стал жертвой какого-то заговора; что мое вино было отравлено и я был без сознания в течение некоторого времени, в течение которого моя карета была снята и эта повозка заменила ее, и что этих крестьян заставили работать над этим и проинструктировали, что говорить, если их спросят. Если бы мое прибытие в гостиницу было ожидаемым и все было бы подготовлено, все дело не заняло бы и десяти минут.

Поэтому я вошел в гостиницу, намереваясь разобраться с этим мошенником-трактирщиком, но когда я вернулся в гостиную залу, его нигде не было видно, и этот другой человек, назвавшийся Кристианом Хауком, утверждал, что он и есть трактирщик и отрицал все те события, которые я только что сказал. Кроме того, за столом, за которым мы с Джардином пили вино, сидели четыре кавалериста, уланы, пили пиво и играли в карты, и утверждали, что пробыли там несколько часов. Понятия не имею, почему надо мной разыграть такую тщательно продуманную шутку с участием многих людей, кроме как по наущению французов. В таком случае я не могу понять, почему прусские солдаты должны поддаваться этому.

Бенджамин Батерст.

IV.

Заявление Кристиана Хаука, трактирщика, полученное в полицейском участке в Перлебурге 25 ноября 1809 г.

Да будет угодно вашей чести, меня зовут Кристиан Хаук, и я держу гостиницу под вывеской «Меч и Скипетр» последние пятнадцать лет.  Мой отец и его отец вели это дело до меня последние пятьдесят лет, и никогда ни от кого не было жалобы на мою гостиницу.

Ваша честь! Человеку, который держит приличный дом, платит налоги и соблюдает законы, тяжело быть обвиненным в подобных преступлениях.

Я ничего не знаю ни об этом джентльмене, ни о его карете, ни о его секретаре, ни о его слугах. Я никогда не видел его, пока он не ворвался в мою гостиницу со двора, кричал и бушевал, как сумасшедший, и кричал: «Где, черт возьми, этот негодяй трактирщик?»

Я сказал ему: «Я трактирщик. По какой причине вы называете меня мошенником, сэр?» Незнакомец ответил: «Ты не тот трактирщик, с которым я говорил несколько минут назад, тот негодяй, которого я хочу видеть. Я хочу знать, что, черт возьми, сделал с моей каретой, и что случилось с моим секретарем и моими слугами».

Я пытался сказать ему, что ничего не знаю о том, о чем он говорит, но он не слушал и заявил мне, что его отравили и ограбили, а его людей похитили. У него даже хватило наглости заявить, что он и его секретарь сидели за столом в этой комнате и пили вино пятнадцать минут назад, когда с полудня за этим столом сидели четыре унтер-офицера 3-го уланского полка. Все в зале вступились за меня, но он совершенно никого не слушал и кричал, что мы все разбойники, похитители и французские шпионы. Я не знаю, чем бы все это кончилось бы, когда приехала полиция.

Ваша честь, этот человек сошел с ума. То, что я сказал вам об этом, является правдой, и все, что я знаю об этом деле, да поможет мне Бог.

Кристиан Хаук.

V.

Заявление Франца Бауэра, трактирщика, сделанное в полицейском участке в Перлебурге, 25 ноября 1809 г.

С нижайшим почтением, ваша честь, меня зовут Франц Бауэр, и я слуга в гостинице «Меч и скипетр», которую держит Кристиан Хаук. Сегодня днем, когда я вошел во двор гостиницы, чтобы вылить ведро помоев в навозную кучу у конюшен, я услышал голоса и обернулся, чтобы увидеть, как этот господин разговаривает с Вильгельмом Бейком и Фрицем Герцером, которые смазывали свой фургон  во дворе.  Когда я отвернулся, чтобы опорожнить ведро, его не было во дворе, и я подумал, что он, должно быть, зашел с улицы. Этот джентльмен спрашивал Бейка и Герцера, где его карета, и когда они сказали ему, что не знают, он быстро повернулся и побежал в гостиницу. Насколько мне известно, этого человека не было в гостинице до этой минуты, и в ней не было ни кареты, ни кого-либо из людей, о которых он говорил, и ничего из того, о чем он говорил, там не происходило, иначе я знал бы, так как я находился в гостинице весь день. Когда я вернулся внутрь, я обнаружил, что он в гостиной зале кричал на моего хозяина и утверждал, что его опоили и ограбили. Я увидел, что он рассердился и боялся причинить вред, поэтому и обратился в полицию.

Франц Бауэр, его (x) отметка.

VI.

Заявления крестьян Вильгельма Бейка и Фрица Герцера, взятые в полицейском участке в Перлебурге 25 ноября 1809 г.

С нижайшим почтением, ваша честь, меня зовут Вильгельм Бейк, я арендатор в имении барона фон Хентига. В этот день меня и Фрица Герцера, кучера, отправили в Перлебург с грузом картофеля и капусты, которые трактирщик в «Меча и скипетре» купил у интенданта поместья. После того, как мы их разгрузили, мы решили смазать нашу телегу, ось которой была очень сухой, перед тем, как вернуться, поэтому мы распрягли лошадей и отцепили его колесо и начали работать над ним. У нас ушло около двух часов, начиная сразу после того, как мы пообедали, и за все это время во двор гостиницы никто не въезжал. Мы как раз заканчивали работу, когда этот господин заговорил с нами и спросил, где его карета. Мы сказали ему, что во дворе не было кареты все время, пока мы были там, поэтому он развернулся и побежал в гостиницу. В то время я подумал, что он вышел из гостиницы, прежде чем говорить с нами, потому что я знаю, что он никак не мог войти с улицы. Теперь я не знаю, откуда он взялся, но подтверждаю, что никогда не видел его до этого момента.

Вильгельм Бейк , его (x) отметка.

Я слышал вышеупомянутое свидетельство, и подтверждаю, что это правда, насколько мне известно, и мне нечего к нему добавить.

Фриц Герцер, его (x) отметка.

VII.

От капитана государственной полиции Эрнста Хартенштейна Его Превосходительству барону фон Крутцу, министру полиции. 25 ноября 1809 г.

Ваше превосходительство:

Прилагаемые копии заявлений и рапортов, снятых в этот день, объяснят, как заключенный, так называемый Бенджамин Батерст, попал ко мне под стражу. Я обвинил его в беспорядках и подозрительности личности, чтобы задержать его, пока о нем не узнают больше. Однако, поскольку он представляет себя британским дипломатом, я не могу брать на себя какую-либо дальнейшую ответственность и отправляю его к вашему превосходительству в Берлин.

Во-первых, ваше превосходительство, я сильно сомневаюсь в истории этого человека. Заявление, которое он сделал передо мной и подписал, достаточно дурно: четверка с каретой лошадей превратилась в фермерскую повозку, как карета Золушки в тыкву, а три человека исчезли, как будто их поглотила земля. Однако все это совершенно разумно и заслуживает доверия, помимо того, что он сказал мне, о чем не было сделано никаких записей.

Ваше превосходительство могли заметить в его заявлении некоторые намёки на капитуляцию Австрии и французские войска в Австрии. После того, как его заявление было записано, я заметил эти заметки и спросил, по какой же причине происходит капитуляция и что делают французские войска в Австрии.

Мужчина посмотрел на меня с жалостью и сказал: «Новости, кажется, распространяются медленно. Мир был заключен в Вене 14-го числа прошлого месяца. А что касается того, что французские войска делают в Австрии, они делают то же самое, что разбойники Бонапарта делают повсюду в Европе».

«А кто такой Бонапарт?» спросил его я.

Он уставился на меня, как будто я спросил его: «Кто такой Господь Иегова?»

Затем, через мгновение, на его лице появилось понимание.

«Итак, вы, пруссаки, признаёте за ним титул Императора и называете его Наполеоном», — сказал он. «Что ж, могу заверить вас, что правительство Его Британского Величества не сделало этого и никогда не сделает этого до тех пор, пока хотя бы у одного англичанина останется палец, способный спустить курок. Генерал Бонапарт – узурпатор. Правительство Его Британского Величества не признает иной верховной власти во Франции, кроме Дома Бурбонов ». Он сказал это очень строго, как бы упрекая меня.

Мне потребовалось немного времени, чтобы переварить это и оценить все последствия. На самом деле этот человек, очевидно, считал, что французская монархия была свергнута каким-то военным авантюристом по имени Бонапарт, называвшим себя императором Наполеоном, который воевал с Австрией и вынудил ее сдаться. Я не пытался спорить с ним — спорить с сумасшедшими пустая трата времени, — но если этот человек мог в это поверить, то превращение кареты в фургон с капустой было действительно незначительным делом. Итак, чтобы развеселить его, я спросил его, считает ли он, что агенты генерала Бонапарта несут ответственность за его неприятности в гостинице. «Конечно», — ответил он. «Скорее всего, они не знали меня в лицо, и приняли мистера Джардина за посла, а меня за секретаря, поэтому они убежали с бедным Джардином. Я удивлен, однако, что они оставили мне мой портфель с бумагами. Напоминаю Вам: я хочу вернуть это обратно. Дипломатические бумаги, вы понимаете».

Я сказал ему очень серьезно, что нам нужно будет проверить его полномочия. Я пообещал ему, что приложу все усилия, чтобы найти его секретаря, его слуг и его карету, составил полное описание всех из них и убедил его пройти в комнату наверху, где я держал его под охраной. Я действительно начал расследование, вызвал всех своих осведомителей и шпионов, но, как я и ожидал, ничего не смог узнать. Я не мог найти никого, кто видел бы его где-нибудь в Перлебурге до того, как он появился у «Меча и скипетра», и это довольно удивило меня, так как кто-то должен был увидеть, как он вошел в город или шел по улице.

В этой связи позвольте мне напомнить Вашему Превосходительству о расхождении в утверждениях слуги Франца Бауэра и двух крестьян. Первый уверен, что мужчина вошел во двор гостиницы с улицы; последние столь же уверены, что он этого не сделал. Ваше Превосходительство, мне не нравятся такие загадки, потому что я уверен, что все трое говорили правду, насколько им было известно. Я признаю, что это невежественный простой народ, но они должны знать, что они видели, а что не видели.

Отправив пленника, я принялся изучать его документы, и могу заверить Ваше Превосходительство, что они меня потрясли. Я мало обращал внимания на его бред о свержении короля Франции или об этом генерале Бонапарте, который называл себя императором Наполеоном, но я обнаружил, что все это упоминается в его бумагах и депешах, которые выглядели как официальные. Неоднократно упоминалось взятие французами Вены в мае прошлого года и капитуляция австрийского императора перед генералом Бонапартом, а также о сражениях, которые велись по всей Европе, и я не знаю, какие еще фантастические события. Ваше Превосходительство, я слышал о всяких безумцах — один считал себя архангелом Гавриилом, или Мухаммедом, или оборотнем, а другой убежден, что его кости сделаны из стекла или что его преследуют и мучают дьяволы, — но  помоги мне, Боже, я впервые слышу о сумасшедшем, у которого есть документальные доказательства своих заблуждений! Может ли Ваше Превосходительство удивляться, что я не хочу участвовать в этом деле?

Но дело с его полномочиями было еще хуже. У него были бумаги, скрепленные печатью британского министерства иностранных дел, и, судя по всему, подлинные, но они были подписаны в качестве министра иностранных дел неким Джорджем Каннингом. Всему миру известно, что лорд Каслри является британским министром иностранных дел последние пять лет. И в довершение всего у него было охранный пропуск, скрепленный печатью Прусской государственной канцелярии — та самая печать, которую я сравнил под сильным увеличительным стеклом с той, которая, как я знал, была подлинной, и они были идентичны!  Все же это письмо как канцлер подписал не граф фон Берхтенвальд, а барон Штайн, министр сельского хозяйства, и подпись, насколько я мог видеть, оказалась подлинной! Для меня это слишком, Ваше Превосходительство. Я должен попросить, чтобы меня освободили от этого дела, прежде чем я сойду с ума, как мой пленник!

Соответственно, я договорился с полковником Кейтелем из 3-го уланского полка о выделении офицера для сопровождения этого человека в Берлин. Экипаж, в котором они приехали, принадлежит этому полицейскому участку, а возница — один из моих людей. Ему должны быть предоставлены денежные средства, чтобы он мог вернуться в Перлебург. Охранник — капрал улан, санитара офицера. Он останется с герром обер-лейтенантом, и они оба вернутся сюда за свой счет и за свой счет.

Имею честь, ваше превосходительство, быть и так далее, и так далее.

Эрнст Хартенштейн, капитан государственной полиции.

VIII.

От обер-лейтенанта Рудольфа фон Тарлбурга до барона Ойгена фон Круца.

26 ноября 1809 г.

Дорогой дядя Ойген!

Это ни в коем случае не официальный отчет. Я написал это в министерстве, когда передал англичанина и его документы одному из ваших офицеров — человеку с рыжими волосами и лицом, похожим на бульдога. Но есть несколько вещей, о которых вам следует рассказать и которые не будут хорошо смотреться в официальном отчете, чтобы вы знали, какая редкая рыба попала в вашу сеть. Я только что вернулся с учений своего взвода, вчера, когда ординарец полковника Кейтеля сказал мне, что полковник хочет видеть меня в своем кабинете. Я нашел старика в домашнем платье у себя в гостиной, он курил свою большую трубку.

«Входите, лейтенант; входите и садитесь, мой мальчик!» он поприветствовал меня в той грубой, но сердечной манере, которую он всегда применяет со своими младшими офицерами, когда ему нужно выполнить какую-то особенно неприятную работу.

«Хотели бы вы совершить небольшую поездку в Берлин? У меня есть поручение, которое займет не полчаса, и вы можете оставаться там, сколько захотите, просто чтобы вернуться к четвергу, когда ваша очередь подходит для дорожного патрулирования «.

Ну, подумал я, это приманка. Я подождал, чтобы посмотреть, как будет выглядеть крючок, сказал, что он меня полностью устраивает, и спросил, что это за поручение.

«Ну, это не для меня, Тарлбург», — сказал он. «Это для этого парня Хартенштейна, здешнего капитана полиции. У него есть кой-какое дельце, которое он хочет уладить в Министерстве полиции, и я подумал о вас, потому что слышал, что вы родственник барона фон Круца? » — спросил он, как будто не знал всего, с кем и чем связаны все его офицеры.

«Верно, полковник, барон — мой дядя», — сказал я, — «Что хочет Хартенштейн?»

«Да у него есть один заключенный, которого он хочет доставить в Берлин и передать в министерство. Все, что вам нужно сделать, это взять его в карету и посмотреть, чтобы он не сбежал по дороге, и получить расписку для него и для некоторых документов. Это очень важный заключенный. Я не думаю, что у Хартенштейна есть кто-то, кому он может доверять, чтобы справиться с ним. Заключенный утверждает, что является своего рода британским дипломатом, и, насколько Хартенштейн знает, может быть, он есть. Кроме того, он сумасшедший «.

«Безумец?» — повторил я.

«Да, именно так. По крайней мере, так мне сказал Хартенштейн. Я хотел знать, что за сумасшедший — есть разные виды сумасшедших, и с каждым из них нужно обращаться по-разному, — но все, что Хартенштейн сказал мне, это то, что он нереалистичные представления о положении дел в Европе ».

«Ха! У какого дипломата их нет?» — Я спросил.

Старик Кейтель посмеялся где-то между собачьим лаем и карканьем ворона.

«Да, именно так! Нереалистичные убеждения дипломатов — это то, от чего умирают солдаты», — сказал он. «Я сказал это Хартенштейну, но он больше мне ничего не сказал. Он, кажется, сожалел о том, что сказал даже это. Он был похож на человека, который видел особенно ужасающее привидение». Старик какое-то время усиленно попыхивал своей знаменитой трубкой, выпуская дым сквозь усы.

«Руди, на этот раз Хартенштейн вытащил из пепла горячую картошку, и он хочет бросить ее вашему дяде, пока тот не обжег пальцы. Думаю, это одна из причин, почему он заставил меня предоставить эскорт для своего англичанина. А теперь послушайте: вы должны взять этого нереалистичного дипломата, или этого недипломатичного сумасшедшего, или кем бы он ни был, в Берлин. И понять это».

Он наставил трубку на меня, как на пистолет.

«Вам приказано доставить его туда и передать в министерство полиции. Ничего не сказано о том, сдадите ли вы его живым или мертвым, или половину с половиной другой. Я ничего не знаю об этом деле и хочу ничего не знать. Если Хартенштейн хочет, чтобы мы играли для него тюремных надзирателей, то он должен быть доволен нашим способом сделать это! «

Короче говоря, я посмотрел на карету, которую Хартенштейн предоставил в мое распоряжение, и решил закрыть левую дверь снаружи, чтобы ее нельзя было открыть изнутри. Затем я поставил своего пленника слева от себя, чтобы единственный выход был мимо меня. Я решил не носить с собой никакого оружия, которое он мог бы у меня отобрать, поэтому снял саблю и запер ее в ящике для сиденья вместе с чемоданом с бумагами англичанина. Было достаточно холодно, чтобы с комфортом надеть шинель, поэтому я надел свой, а в правый боковой карман, куда мой пленник не мог достать, я положил небольшую свинцовую дубинку, а также несколько карманных пистолетов. Гартенштейн собирался предоставить мне не только кучера, но и охранника, но я сказал, что возьму слугу, который будет охранять. Слугой, конечно же, был мой ординарец, старый Иоганн.  Я дал ему двойное охотничье ружье, с большим зарядом дроби в одном стволе и пулей в унцию в другом. Вдобавок я вооружился большой бутылкой коньяка. Я думаю, что при надобности смог бы уложить его тем или другим достаточно быстро, он не доставит мне проблем.

Так получилось, что он этого не сделал, и ни одна из моих мер предосторожности — кроме коньяка — не потребовалась. Мне этот человек не был похож на сумасшедшего. Это был молодой и довольно плотный джентльмен, далеко не среднего возраста, каким он казался со слов полковника и капитана, с румяным и умным лицом. Единственной странностью в нем была его шляпа – довольно своеобразная штуковина, похожая на горшок. Я посадил его в карету, а затем предложил ему выпить из моей бутылки, взяв себе примерно вдвое меньше.

Он причмокнул и сказал: «Ну, это настоящий бренди! Что бы мы ни думали об их отвратительной политике, мы не можем критиковать французов за их спиртное». Затем он сказал: «Я рад, что меня отправляют под стражу военного джентльмена, а не проклятого жандарма. Скажите мне правду, лейтенант; я арестован за что-нибудь?»

«Почему, — сказал я, — капитану Хартенштейну следовало сказать вам об этом. Все, что я знаю, это то, что у меня есть приказ доставить вас в министерство полиции в Берлине и не дать вам сбежать по дороге. Эти приказы я буду выполнять; я надеюсь, вы не будете обвинять меня в этом».

Он заверил меня, что нет, и мы выпили еще раз — я снова убедился, что он выпил вдвое больше, чем я, — а затем кучер щелкнул кнутом, и мы поехали в Берлин. Теперь, подумал я, я хочу посмотреть, что это за сумасшедший и почему Гартенштейн превращает ссору в гостинице в государственное дело. Поэтому я решил исследовать его нереалистичные представления о положении дел в Европе. Направив разговор туда, где я хотел, я спросил его: «Что, герр Батерст, по вашему мнению, является реальной, глубинной причиной нынешней трагической ситуации в Европе?» Я подумал, что это было достаточно безопасно. Назовите мне год со времен Юлия Цезаря, когда ситуация в Европе не была трагичной! И это сработало до совершенства.

«По моему мнению, — говорит этот англичанин, — вся эта неразбериха является результатом победы восставших колонистов в Северной Америке и их проклятой республики». Что ж, вы можете себе представить, это дало мне толчок. Весь мир знает, что американские патриоты проиграли войну за независимость от Англии. Их армия была разбита, их лидеры либо убиты, либо изгнаны. Сколько раз, когда я был маленьким мальчиком, я вставал задолго до сна, когда старый барон фон Штойбен был гостем в Тарлбургском замке, слушал с открытым ртом и широко раскрытыми глазами его рассказы об этой храброй и проигранной борьбе! Как я раньше трясся от его рассказов об ужасном зимнем лагере, или волновался от сражений, или плакал, когда он рассказывал, как держал умирающего Вашингтона на руках и слушал его благородные последние слова в битве при Дойлстауне! И здесь этот человек говорил мне, что Патриоты действительно победили и создали республику, за которую они боролись! Я был подготовлен к некоторым из того, что Хартенштейн называл нереалистичными убеждениями, но ничего более фантастического, чем это.

«Я могу сказать даже точнее», — продолжил Батерст. «Это было поражение Бургойна в Саратоге. Мы заключили хорошую сделку, когда уговорили Бенедикта Арнольда переметнуться — он издал саркастичный смешок — Но мы сделали это недостаточно быстро. Если бы он не был на поле в тот день, Бургойн был бы прошел через армию Гейтса, как горячий нож сквозь масло «.

Но Арнольда в Саратоге не могло быть.Я знаю.Я много слышал и читал об американской войне.Арнольд был застрелен в Новый год 1776 года во время штурма Квебека.И Бургойн сделал именно то, что сказал Батерст;он прошел через войска Гейтса, как нож, и спустился по Гудзону, чтобы присоединиться к Хоу.

«Но, герр Батерст, — спросил я, — как это может повлиять на ситуацию в Европе? Америка находится за тысячи миль, за океаном».

«Идеи могут пересекать океаны быстрее, чем армии. Когда Людовик XVI решил прийти на помощь американцам, он обрек себя и свое правление. Успешное сопротивление королевской власти в Америке вдохновило французских республиканцев к действию. Конечно, свою роль сыграла и собственная слабость Луи. Если бы он дал по этим негодяям хороший залп картечи, когда толпа пыталась штурмовать Версаль в 1790 году, не было бы Французской революции».

Но этот «хороший залп картечи» был. Когда Людовик XVI приказал стрелять из пушек по толпе в Версале, а затем послал драгунов сразиться с оставшимися в живых, республиканское движение было сломлено. Это было, когда кардинал Талейран, который тогда был просто епископом Отена, вышел на первый план и стал той силой, которой он сегодня является во Франции. Величайший королевский министр со времен Ришелье.

«И после этого смерть Луи следовала так же верно, как ночь за днем», — продолжал Батерст.

«А поскольку у французов не было опыта самоуправления, их республика была обречена. Если бы Бонапарт не захватил власть, это бы сделал кто-то другой. Когда французы убили своего короля, они подчинились диктатуре. Престиж королевской власти, не имеет иного выбора, кроме как вести свой народ в войну за границей, чтобы не дать им повернуться против него».

Так было до самого Берлина. При дневном свете все эти вещи кажутся глупыми, но, сидя в темноте покачивающейся кареты, я почти убедился в реальности того, что он мне сказал.

Говорю вам, дядя Евгений, это было страшно, как если бы он давал мне представление об аде. Gott im Himmel, то, о чем говорил человек! Армии роятся над Европой. Разграбления и резня, горящие города. Блокады и голод. Короли низвержены, и троны кувыркаются, как кегли. Сражения, в которых сражались солдаты всех народов, и в которых десятки тысяч были скошены, как спелые колосья. И, наконец, сатанинская фигура маленького человека в сером пальто, который продиктовал мир австрийскому императору в Шенбрунне и унес Папу пленного в Савону.

Сумасшедший, а?Нереалистичные убеждения, говорит Хартенштейн?Что ж, дайте мне безумцев, которые пускают слюни и с пеной изо рта кричат непристойными богохульствами.Но только не этот приятный на вид джентльмен, который сидел рядом со мной и говорил об ужасах тихим, культурным голосом, пока пил мой коньяк.Но не весь мой коньяк!Если ваш человек в министерстве — рыжеволосый и с бульдожьим лицом — скажет вам, что я был пьян, когда привел этого англичанина, вам лучше ему поверить!

Руди.

IX.

От графа фон Берхтенвальда британскому посланнику.

28 ноября 1809 г.

Достопочтенный сэр:

Прилагаемое досье познакомит вас с проблемой, стоящей перед Канцелярией, без излишнего повторения с моей стороны. Пожалуйста, поймите, что это не является и никогда не входило в намерения правительства Его Величества Фридриха Вильгельма III нанести какой-либо вред или оскорбление правительству Его Британского Величества Георга III. Мы никогда не подумаем о задержании лица или подделке документов аккредитованного представителя вашего правительства. Однако у нас есть самые серьезные сомнения, чтобы значительно преуменьшить, что этот человек, называющий себя Бенджамином Батерстом, является каким-либо таким посланником, и мы не думаем, что было бы какой-либо услугой правительству Его Британского Величества позволить самозванцу путешествовать по Европе в образе британского дипломатического представителя. Мы, конечно, не должны благодарить правительство Его Британского Величества за то, что оно не приняло мер для борьбы с каким-то человеком, который в Англии мог ложно представить себя прусским дипломатом.

Это дело затрагивает нас так же сильно, как и ваше собственное правительство; у этого человека был охранный пропуск, который вы найдете в сопроводительном кейсе. Он имеет обычную форму, выданную этой Канцелярией, и скреплен печатью Канцелярии или очень точной ее подделкой. Однако он был подписан как канцлер Пруссии с подписью, неотличимой от подписи барона Штейна, который в настоящее время является прусским министром сельского хозяйства. Барону Штейну показали подпись, прикрыв остальную часть письма, и он, не раздумывая, подтвердил ее подлинность. Однако, когда письмо было обнаружено и показано ему, его удивление и ужас были такими, для описания которых потребовалось бы перо Гете или Шиллера, и он категорически отрицал, что когда-либо видел этот документ раньше.

У меня нет выбора, кроме как верить ему. Невозможно представить, чтобы человек с благородным и серьезным характером барона Штейна участвовал в изготовлении такой бумаги. Даже помимо этого, я так же глубоко вовлечен в это дело, как и он; если оно подписано его подписью, оно также скреплено моей печатью, которая не выходила из моего личного хранения в течение десяти лет, что я был здесь канцлером. Фактически, слово «невозможно» можно использовать для описания всего дела. Бенджамин Батерст не мог войти во двор гостиницы, но он это сделал. Невозможно было, чтобы у него были документы, подобные тому, что есть в его портфеле, или чтобы такие бумаги существовали, но я отправляю их вам вместе с этим письмом. Невозможно, чтобы барон фон Штайн подписал документ, подобный тому, что он сделал, или чтобы он был опечатан канцелярией, но на нем стоит подпись Штейна и моя печать.

Вы также найдете в посылочном кейсе другие удостоверения, якобы исходящие от британского министерства иностранных дел, того же характера, подписанные лицами, не имеющими отношения к министерству иностранных дел или даже с правительством, но скрепленные явно подлинными печатями. Если вы отправите эти документы в Лондон, я думаю, вы обнаружите, что они создадут там такую же ситуацию, что и здесь, в связи с этим письмом охранного пропуска. Я также посылаю вам набросок углем человека, который называет себя Бенджамином Батерстом. Этот портрет был сделан без ведома субъекта. Племянник барона фон Круца, лейтенант фон Тарлбург, сын нашего общего друга графа фон Тарльбурга, имеет маленького друга, очень умную девушку, которая, как вы увидите, является экспертом в этом виде работы: ее представили в комнату в Министерстве полиции и поместили за ширму, где она могла нарисовать лицо нашего заключенного. Если вы отправите этот портрет в Лондон, я думаю, есть большая вероятность, что его узнают. Могу поручиться, что это отличное сходство.

По правде говоря, мы находимся в полном недоумении по поводу этого дела. Я не могу понять, как можно было сделать такие превосходные имитации этих различных печатей, а подпись барона фон Штайна — самая искусная подделка, которую я когда-либо видел за тридцать лет работы государственного деятеля. Это указывало бы на тщательную и кропотливую работу со стороны кого-то. Как же тогда примирить это с такими неуклюжими ошибками, которые могут распознать любой школьник, например, подписывая имя барона Штайна в качестве канцлера Пруссии или мистера Джорджа Каннинга, который является членом оппозиционной партии и не может быть связан с Вашим правительством, как министр иностранных дел Великобритании.

Это ошибки, которые может совершить только сумасшедший. Некоторые считают нашего пленника сумасшедшим из-за его явных заблуждений относительно великого завоевателя, генерала Бонапарта, известного по прозвищу Император Наполеон. Известно, что сумасшедшие фабрикуют доказательства в поддержку своих заблуждений, это правда, но я содрогаюсь при мысли о сумасшедшем, имеющем в своем распоряжении ресурсы для изготовления бумаг, которые вы найдете в этом кейсе. Более того, некоторые из наших выдающихся врачей, специализирующихся на психических расстройствах, осмотрели и беседовали с этим Батерстом и сказали, что, за исключением его твердой веры в несуществующую ситуацию, он совершенно нормален. Лично я считаю, что все это гигантская мистификация, совершенная с какой-то скрытой и зловещей целью, возможно, чтобы создать путаницу и подорвать доверие, существующее между вашим правительством и моим, и натравить друг на друга различных лиц, связанных с обоими правительствами. Или же как маска для какой-то другой заговорщической деятельности. Как вы помните, всего несколько месяцев назад в Кельне был разоблачен заговор якобинцев. Но, что бы ни предвещало это дело, оно мне не нравится. Я хочу разобраться в этом как можно скорее, и я буду благодарен вам, мой дорогой сэр, и вашему правительству за любую помощь, которую вы можете найти.

Имею честь, сэр, быть и так далее, и так далее, и так далее,

Берхтенвальд.

X.

ОТ БАРОНА ФОН КРУЦА ДО ГРАФА ФОН БЕРХТЕНВАЛЬДА. САМЫЙ СРОЧНЫЙ; САМОЕ ВАЖНОЕ. ДОСТАВЛЯЕТСЯ НЕМЕДЛЕННО И ЛИЧНО НЕЗАВИСИМО ОТ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ.

28 ноября 1809 г.

Графу фон Берхтенвальду:

В течение последних получаса, то есть около одиннадцати часов вечера, человек, назвавший себя Бенджамином Батерстом, был застрелен часовым Министерства полиции при попытке к бегству из-под стражи. Дежурный на заднем дворе Министерства заметил мужчину, который подозрительно и украдкой пытался покинуть здание. Этот часовой, которому был дан строжайший приказ не позволять никому входить или выходить без письменного разрешения, приказал тому остановиться. Когда он попытался бежать, часовой выстрелил в него из мушкета, сбив его. В момент выстрела сержант гвардии вбежал во двор со своим отрядом, а человек, которого застрелил часовой, оказался англичанином Бенджамином Батерстом. Его ранили в грудь пулей весом в унцию, и он умер до прибытия доктора, не приходя в сознание.

Расследование показало, что заключенный, который находился на третьем этаже здания,  смастерил веревку из своих постельных принадлежностей, шнура кровати и кожаного ремешка своего звонка. Этой веревки хватило только на то, чтобы дотянуться до окна офиса на втором этаже, прямо под ним, но ему удалось войти в него, выбив стекло из окна. Я пытаюсь выяснить, как он мог сделать это, чтобы его не услышали. Могу вас уверить, что кто-то на эту ночную работу поумнеть. Что касается часового, то он действовал в соответствии со своим приказом. Я поблагодарил его за выполнение своего долга и за хорошую стрельбу и беру на себя всю ответственность за смерть заключенного от его рук. Я понятия не имею, почему так называемый Бенджамин Батерст, который до сих пор вел себя хорошо и, казалось, относился к своему заключению философски, внезапно предпринял эту опрометчивую и роковую попытку, если только это не было из-за этих адских болванов-докторов сумасшедшего дома, которые его беспокоили. Только сегодня днем они намеренно вручили ему пачку газет — прусских, австрийских, французских и английских — все за последний месяц. Они хотели, чтобы они сказали, чтобы посмотреть, как он отреагирует. Что ж, да простит их Бог, они узнали!

Как вы думаете, что нужно делать с захоронением тела?

Крутц.

XI.

От британского посланника графу фон Берхтенвальду. 20 декабря 1809 г.

Мой дорогой граф фон Берхтенвальд:

Наконец-то пришел ответ из Лондона на мое письмо от 28-го числа, к которому прилагалась папка и другие документы. Документы, которые вы хотели вернуть, — копии заявлений, взятых в Перлебурге, письмо барону фон Крутцу от капитана полиции Хартенштейна, личное письмо племянника Круца, лейтенанта фон Тарлбурга, а также найденное письмо о безопасности. В случае отправки — прилагаем. Я не знаю, что люди в Уайтхолле сделали с другими бумагами; на мой взгляд, бросил их в ближайший камин. Если бы я был на вашем месте, туда отправились бы бумаги, которые я возвращаю. Я пока ничего не слышал из своей депеши от 29-го числа о смерти человека, который называл себя Бенджамином Батерстом, но я очень сомневаюсь, что об этом когда-либо будет принято какое-либо официальное уведомление. Ваше правительство имело полное право задержать этого человека, и в этом случае он попытался сбежать на свой страх и риск. В конце концов, часовые не обязаны носить заряженные мушкеты, чтобы они не засунули руки в карманы.

Рискуя высказаться сугубо неофициальным мнением, я не должен думать, что Лондон очень недоволен такой развязкой. Правительство Его Величества представляет собой группу упрямых и прозаичных дворян, которые не любят загадок, и меньше всего загадок, решение которых может быть более тревожным, чем первоначальная проблема. Это полностью конфиденциально, но те бумаги, которые были в этом случае отправки, вызвали дьявольский скандал в Лондоне, когда половина правительственных воротил до небес протестовали о своей невиновности, а остальные обвиняли друг друга в соучастии в розыгрыше. Если это было чьим-то намерением, это был буквально вопиющий успех. Некоторое время даже опасались, что в парламенте возникнут вопросы, но в конце концов вся эта досадное дело заглохло.

Вы можете сказать сыну графа Тарлбурга, что его маленький друг — очень талантливая юная леди. Ее набросок был высоко оценен не меньшим авторитетом, как самим сэром Томасом Лоуренсом, и здесь начинается самая неприятная часть тщательно запутанного дела. Картина была мгновенно узнаваема. Это очень хорошее сходство с Бенджамином Батерстом или, я бы сказал, сэром Бенджамином Батерстом, Его величества вице-губернатором Королевской колонии Джорджии. Поскольку сэр Томас Лоуренс написал свой портрет несколько лет назад, он находится в прекрасном положении, чтобы критиковать работу молодой леди лейтенанта фон Тарлбурга. Однако было известно, что сэр Бенджамин Батерст находился в Саванне, выполняя служебные обязанности, и был на виду все время, пока его двойник находился в Пруссии. У сэра Бенджамина нет брата-близнеца. Было высказано предположение, что этот парень мог быть сводным братом, но, насколько я знаю, этой теории нет оправдания.

Генерал Бонапарт, он же «император Наполеон», о котором так много упоминается в депешах, кажется, также имеет двойника в реальной жизни. Во французской королевской армии есть полковник артиллерии с этой фамилией, корсиканец, галлицирующий свое первоначальное имя Наполионе Буонапарт. Он блестящий военный теоретик. Я уверен, что некоторые из ваших офицеров, например генерал Шарнхорст, могли бы рассказать вам о нем. По наведенным справкам можно с уверенностью судить, его верность французской монархии никогда не подвергалась сомнению.

Такое же соответствие фактам, кажется, обнаруживается повсюду в этой удивительной коллекции псевдо-сообщений и псевдо-государственных документов. Как вы помните, Соединенные Штаты Америки были манерой, которой мятежные колонии называли себя в Филадельфийской декларации. Джеймс Мэдисон, который упоминается как нынешний президент Соединенных Штатов, сейчас живет в изгнании в Швейцарии. Его предполагаемый предшественник на этом посту Томас Джефферсон был автором Декларации мятежников. После поражения мятежников он бежал в Гавану и умер несколько лет назад в княжестве Лихтенштейн. Меня очень позабавило то, что наш старый друг кардинал Талейран — без церковного титула — играл роль главного советника узурпатора Бонапарта. Я всегда думал, что Его Высокопреосвященство  один из тех людей, которые встанут ногами на любую кучу и не побоятся стать Премьер-министром Его Сатанинского Величества, как и Его Христианского Величества. Однако меня сбило с толку одно имя, часто упоминаемое в этих фантастических газетах. Это был английский генерал Веллингтон. Я понятия не имею, кем может быть этот человек.

Имею честь, ваше превосходительство, и так далее, и так далее, и так далее,

Сэр Артур Уэлсли.