Бурные события в Северной Африке имеют одно примечательное последствие. Едва ли кто-то теперь возьмется спорить с тем, что Европейский Союз утратил значение как международная политическая сила.
Сенсацией это, конечно, не является. Вопреки постоянным декларациям о превращении в глобального игрока, единая Европа на протяжении минувшего десятилетия в основном замыкалась во внутренних проблемах. Последним из проектов планетарного значения, в котором Евросоюз пытался проявить лидерство, была борьба с изменениями климата, но и там европейская активность оказалась невостребованной. Ведущие роли перехватили США и крупные развивающиеся страны. Так что большого влияния на мировые дела от Европы никто и не ожидает.
Однако Северная Африка для Евросоюза – это не что-то абстрактно-международное. Это непосредственное соседство, с которым Европа связана теснейшими историческими, культурными, экономическими, энергетическими, политическими и человеческими связями. Франция, которая всегда задавала планку внешнеполитических амбиций ЕС, традиционно ощущает себя патроном этого региона, особенно его франкофонной части. Для Великобритании Ближний Восток в целом и Северная Африка в частности – воспоминание об относительно недавнем имперском величии и предмет особого интереса. Не случайно экс-премьер Тони Блэр так добивался поста постоянного представителя ближневосточного «квартета». Крайне важна ситуация в регионе для Испании, которую от Марокко, например, отделяет лишь несколько километров, Португалии, Италии и Греции – все эти страны являются центрами притяжения для нелегальных иммигрантов с юга. Крупные общины выходцев из соответствующих стран проживают в большинстве западноевропейских государств. Не говоря уже о таких членах ЕС, как Мальта и Кипр, которые сами находятся, по сути, внутри этого региона.
Вполне объяснимо, что укреплению своего влияния в Средиземноморье и Северной Африке Европейский Союз всегда уделял особое внимание. И когда в 1990-е годы по мере углубления интеграции встал вопрос о единой внешней политике, первым делом начали создаваться инструменты для работы с прилежащими территориями – Евро-Средиземноморское партнерство, «Новое соседство», «Большая Европа». Наконец, появилась Европейская политика соседства, которая охватывала страны от Марокко и Мавритании до Молдавии и Грузии. Поскольку быстро стало понятно, что объединять столь различные государства воедино бессмысленно, из этого выросло два направления – «Восточное партнерство» для постсоветских республик и Средиземноморский союз. За последний, как лев, бился президент Франции Николя Саркози, который намеревался таким образом закрепить лидирующие позиции своей страны в регионе, а заодно и упрочить авторитет в ЕС в целом. Правда, французский руководитель рассчитывал на щедрое финансирование со стороны Германии, но канцлер Ангела Меркель быстро умерила аппетиты коллеги.
Как бы то ни было, если дееспособность и инструментарий Евросоюза в других регионах мира вызывали сомнения, то уж по периметру собственных границ опасаться конкуренции ему вроде бы не приходилось.
Неделю назад в отставку подал Ахмад Халеф Масадех, иорданский дипломат, занимавший должность генерального секретаря Средиземноморского союза. Громких заявлений он не делал, но никто не усомнился в том, что его уход связан с безучастностью и бессилием организации, созданной для укрепления «стабильности и процветания» в регионе. За несколько недель, на протяжении которых напряжение в Тунисе, а затем и в Египте нарастало, никакой внятной реакции от ЕС, ни от главных столиц не поступило. Во-первых, выяснилось, что такого развития событий никто не прогнозировал. Даже тогда, когда повсеместно заговорили о тунисской «искре» и угрозе «эффекта домино». Планов действий на подобный случай не разрабатывали. Предложения же направить кризисную миссию в Тунис или Египет хотя бы теперь увязают в неспособности определить ее формат, мандат, уровень и в прочих процедурных деталях. Многочисленные заявления европейских политиков разного калибра вплоть до главы общеевропейской дипломатии баронессы Эштон никак не влияют на ход событий, поскольку всем очевидно, что нет не только единой позиции, но даже и понимания собственных интересов и желательных для Европы сценариев.
Нынешняя неразбериха – это только начало больших проблем. Вероятнее всего, начинается действительно фундаментальная «перепланировка» всего региона, и всем великим державам, претендующим на влияние, придется срочно разрабатывать новые стратегии. Кто бы ни сменил уходящих политиков старшего поколения, ключевым столицам придется налаживать отношения с новыми руководителями стратегически важных стран, а к таковым можно отнести практически все государства региона. Неизбежно вырастет участие и новых игроков, прежде всего Ирана и Турции.
Для основных стран Евросоюза, прежде всего Франции, Испании, Италии, Великобритании, происходящее к югу от континента имеет огромное значение в силу упомянутых выше многообразных связей (прежде всего в сфере демографии и энергетики). Скоординированной политики в рамках ЕС, как показывает опыт, ждать не приходится, так что добиваться соблюдения своих интересов отдельные государства, скорее всего, будут по отдельности, кто как может. (Примеры есть, достаточно вспомнить, как несколько лет назад, когда США «простили» Ливию, главы ведущих стран Европы наперегонки кинулись дружить с Муамаром Каддафи, которого совсем недавно считали «нерукопожатным».) Это еще больше подорвет основы политического единства Европейского Союза, и так весьма шаткие. А поодиночке ни одна европейская страна несопоставима ни с США, ни с Китаем. Возможности же ЕС использовать свой традиционный рычаг влияния – экономическую помощь – тоже ограниченны, лишних денег в период экономических проблем в еврозоне нет.
К счастью, у Евросоюза все-таки остается возможность демонстрировать единство – в противостоянии ненавистному диктаторскому режиму в Минске. Правда, в отличие от Соединенных Штатов, которые начали вводить реальные экономические санкции против Белоруссии, Старый Свет предпочитает грозную риторику и символические жесты. Ведь если действительно начать сворачивать экономический обмен с этой страной, пострадают и европейские интересы. А они в конечном итоге важнее, чем незыблемость принципов.
