«Блуждающие огни». Начальный эпизод «затравки»…

Обсудив, взвесив, посовещавшись, решил: тему с актом политического террора супротив государя-батюшки не потяну. И не вытяну. Следовательно, надо чего попроще. Дальше, полагаю, пойдет по накатанной, с некоторыми изменениями и дополнениями.

Данный эпизод размещаю ввиду катастрофической нехватки времени для продолжения «Блуждающих огней-…». Не совсем ясно, когда смогу  продолжить и чего-нито накропать.

Глава Первая.

Первый акт многоактной пьесы.

3 апреля 1931 года. Четверг.

Ближнее Подмосковье. Аминьево.

Утром холодное и не ласковое раннеапрельское солнце, едва слабо просвечивавшее сквозь утреннюю дымку, будто на радостях припекло и началась росстепель.

Чечель попросил шоффера таксомотора свернуть с Можайского шоссе на Аминьевское — плохонькую  проселочную дорогу, которую проложили через Аминьевскую рощу, к дачам, к Аминьевским Выселкам, еще в тысяча девятьсот четырнадцатом году. По этой дороге ездили настолько редко, что она была едва накатана.

За Аминьевскими Выселками, за речкой Сетунью, Чечель попросил остановить таксомотор. «Форд» остановился у развилки дорог на Отраду и Аминьево.

-Подождать? — равнодушно спросил шоффер, худощавый мускулистый паренек в кепке — малокозырке.

-Пожалуй нет, не надо. — слегка поморщился Чечель. — Лесочком прогуляюсь, тут уже недалече…

Шоффер пожал плечами, закурил, скосил взгляд на руку, лежавшую в проеме опущенного стекла, машинально засек время и отъехал. «Фордик» неспеша проволочился по грязной обочине, развернулся и покатился обратно, в сторону Москвы. Чечель проводил его долгим взглядом и пошел к Аминьево.

Старинный  московский путеводитель — справочник довольно уныло рассказывал о местности, прилегающей к Аминьево, местечку, где нашли себе приют несколько молодых одиноких государственных чиновников. В самом селе жило двести двадцать семь человек в сорока четырех домах, здесь было четыре овощные лавки, магазин, бакалейная лавка, трактир Уткина, пивные лавки Орлова и Трехгорного товарищества, прачечная, кузница, ветеринарный пункт и сапожная мастерская. С уныло — скучным, очиновничевшимся, Аминьево удивительно уживались московские дачники и поместье Ивана Ивановича Боцан — Покровского. Дачников было много и в окрестностях: старое село Спасское — Манухино, располагавшееся в версте от Можайсого шоссе, Жуково с ковровой фабричкой и всего семью домами «разночинцев», фабрично — заводские Большая и Малая Сетунь, с общей железнодорожной станцией, с двумя кирпичными заводами, фабриками Спас — Сетунской Московской шерстоткацкой мануфактуры, торгового дома Смирнова, Н.Н.Шульца, товарищества «Риддавей и компания», в летнее время привлекали значительное количество дачников. Река Сетунь считалась удобной, земли вокруг нее были хорошими, что способствовало наполнению окрестностей отдыхающими. И воды в ней хватало, и тянулась она без малого на сорок верст и впадала в Москву — реку.

Старая и некогда богатая дворянская усадьба Боцан — Покровского раскинулась на берегу ленивой и неглубокой Сетуни: дом, скотный двор, хозяйственные постройки…Каменный барский дом, хоть и претерпел немало перестроек, все же позволял угадать постройку начала века девятнадцатого. Флигель с затейливой башенкой и каменная часовня свидетельствовали об увлечении владельцев поместья псевдоготикой. Английский парк зарос, но оставался парком, напоминавшим обо всех затеях садового искусства.

К парку — то и направился Чечель. Его уже ждали. Бывший шеф Чечеля, ныне пребывающий в отставке старик, Иван Иванович Заботкин, встретил своего прежнего подчиненного с распростертыми объятиями. Его рукопожатие было сердечным и дружеским, его улыбка — неотразимо благожелательной.

-Рад вас видеть, Серж. Вижу, на таксомоторе приехали? И сколько ж сейчас берут за версту?

-Девять копеек.

-Разорение, чистое разорение. — Иван Иванович покачал головой.

-Пусть вас не волнует этих глупостей. — ответил Чечель с едва уловимой еврейской интонацией.

-Что нового, Серж? Чем живете — можете?

-В отсутствии настоящего дела помаленьку консультирую то тут, то там…

-Удачно?

-Когда как. Кумекаю сейчас над одним дельцем. Пока исключительно в виде версий. — обтекаемо ответил Чечель.

-Уже кое — что. Когда подозрений становится меньше, это упрощает задачу.

-Иногда задача слишком проста и желание ее решать пропадает.

-Но у вас, Серж, не так? Желание не пропало?

-Пока нет.

-Хорошо. А дело будет.

-Будет? А то уж я подумал, что вам наплевать на мои молодые слезы.

-И вот, все — таки нашли время, выкроили часок — другой на встречу со мною, со стариком. — сказал Иван Иванович, пропуская предыдущую реплику Чечеля мимо ушей. — Благодарю…

-Иван Иванович, я никогда не сомневался в том, что вы, обладая исключительной отзывчивостью по отношению к тем своим служащим, которые со своей стороны, с исключительной отзывчивостью, отвечали на ту отзывчивость, которая заслуживала такой отзывчивости…

-А вы все шуткуете, Серж… —  Иван Иванович поморщился и неопределенно развел руками. — Узнаю, узнаю вас, прежнего весельчака…Но нотки в вашем голосе слышатся мне заискивающие, нечистые. Есть в них что — то подобострастное.

Чечель галантно рассмеялся:

-Вам показалось, Иван Иванович…

-Ну и ладненько. Показалось. А весна — то какая! А Серж? Весна…Не грех и прогуляться по ближним московским окраинам, побродить в местах, кои прежде числились, если мне память не изменяет, в писцовой книге 7135-го, иначе 1627-го года за «Воином и Петром Тимофеевыми детьми Пушкиными».

-Они поэту нашему родными прапрадедами приходятся? Слышал, слышал я. А до Пушкиных землицей тутошней владел Илларион Сумин.  — скромно заметил Чечель. — Но после чем — то не потрафил царю и прав на нее больше не получил. Да и Пушкины — то землицей недолго владели, а продали ее любимцу царя -боярину Артамону Сергеевичу Матвееву.

Иван Иванович очень внимательно и пристально посмотрел на Чечеля после этих слов и покачал головой, и непонятно было, то ли одобрительное это покачивание, то ли осуждающее.

-Бывает. Что имеем не храним…Во — он, видите, на взгорке дачка стоит, облупившаяся вся? Видите? Дача Мейерхольда. Всеволода Эмильевича. Бывшая, конечно. Не уберег он дачи. И театра не уберегли. И самого Мейерхольда не уберегли в России, теперь он к нам из Берлина с гастролями приезжает.

-Не уберегли…- Чечель усмехнулся. — Уж вам — то, Иван Иванович, не знать, что этот Мейерхольд шесть лет тому назад оказывал «услуги» германским секретным службам? Попросту говоря, шпионил. Его свезли на «Шпалерку», а после вся соль русского театрального мира, вся эта культурная накипь, весь столичный бомонд кинулись за Всеволодушку хлопотать и выхлопотали в конце концов. Освободили Мейерхольда.

-Серж, признаюсь, откровенно рад, что не обманулся в вас, и деньги, которые вы так талантливо пускаете на ветер, вложены не зря. О чем говорить с вами станем, догадываетесь?

-Иван Иванович, вы сами меня учили, поучали, что нужно встречаться с людьми.  — сказал Чечель. — Странами правят не теории, а живые люди. «Знакомства заставят с вами считаться людей всех оттенков политических и социальных взглядов», говорили вы. Ведь мы с вами как бы один из стержней, находящийся в центре всего. Мы собираем нужную информацию.

-Вы и повстречались уже, и собрали нужное по крупицам?

-Я заслужил комплимент. — сказал Чечель. — Получение этих информаций оказалось трудоемким и опасным.

-Не сомневаюсь.

-Именно. Где — то мне это не стоило ни копейки, а где — то пришлось немного выложить.

-Деньги и сейчас творят чудеса!

-Ну, а вы как, Иван Иванович?

-Также, как и вы, на вольных хлебах. Работаю в основном на дому.

-Но от Департамента, полагаю, ушли недалеко?

-Недалеко. Только слывем «вольными художниками» на самостоятельной работе. Просто иногда Департаменту выгодно, чтобы в каком — нибудь деле было поменьше официоза. И пафоса, типа «у нас длинные руки». Но прошу не забывать, что у нас всего — навсего маленькая фирма, а не государственный концерн по извлечению скверны и изводу воровской измены, который имеет возможность ассигновать миллионы на свои нужды. Разумеется, может найтись немало других организаций с хорошим финансированием, заинтересованных в наших возможностях и талантах. Ну, ладно, хватит, пожалуй, вокруг да около ходить…Работу хочу вам предложить, Серж. Тряхнуть стариной, так сказать.

-Я уж давно не в службе…

-Об том и скорблю.

-После того, как выгнали меня без пенсиона?

-Коль к делу государеву пристали, да прикипели, почему бы и дальше не послужить? — примирительно — елейным голосом ответил Заботкин. — Можно и без мундира быть на службе. А вам, Серж, и подавно можно. Вы человек тройной цены.

-Я такие точно речи слыхивал не раз и был к ним глух.Чего ради я теперь должен свое мнение переменить? Что изменилось?

-Только тем и красна жизнь, что стоишь на своем посту.

-Ну, пожалуй, что так, Иван Иванович…

-Вас из Департамента вышвырнули. Вы обиду затаили. Но вы не успокаиваетесь, вы работать хотите.

-Вы, Иван Иванович, это в расчет задуманной комбинации приняли? — спросил Чечель с усмешечкой. — Поэтому мы с вами здесь? И поэтому наша встреча состоялась?

-Не только поэтому.

-А почему?

-Подумалось, что Сергей Владимирович Чечель землю носом рыть умеет…А тут…дело сложное, кое-кто в стенку уперся.

-Это мы уже проходили.

-Итак, Серж…Матвеев. Генерал Матвеев, Дворцовый комендант. Несомненно, вызывавший у окружающих страх. Хотя, сказать по правде, он не был ни страшен внешне, ни кровожаден, ни угрюм. Наоборот, Матвеев был человек светский, вежливый, обходительный. Люди боялись не Матвеева, а системы, которую он представлял, ощущали безжалостную мощь той машины, которая стояла за его спиной.

-Дивлюсь я на державу нашу, священную корову, Третий Рим… — сказал Чечель. — То явит похвальную вездерукость, то под самым носом не видит смрадного копошения.

-Матвеев сумел стать человеком незаменимым, неприступным хранителем высших государственных тайн, стоящим как бы над людскими страстями и борьбой партий. Одновременно он был ловок и, как говорят в подобных случаях, «пронырлив», мог найти общий язык с разными людьми. Перед ним разворачивалось все «грязное белье» царской династии и все ее грязные закулисные дела. И вот теперь его нет. Умер генерал Матвеев.

-Умер? — тактично перебил Чечель.

-Разумеется. Не станут же в газетах протокол вскрытия печатать? Зачем народу надобно знать, что согласно протоколу вскрытия, пуля, калибра семь и семь миллиметров, выпущенная предположительно из британской пятизарядной винтовки Ли — Энфилд, пробила правую височную область, на четверть вершка спереди от места верхнего прикрепления правой ушной раковины, оставив неровные мелкозубчатые края, проникла в полость черепа, разрушила лобную и височную кости, привела к сдавливанию головного мозга и травматической коме? Написали — «скончался апоплексическим ударом» и хватит того с лихвой. — Иван Иванович Заботкин ехидно усмехнулся. — Генерал Матвеев был здоровяк, заядлый курильщик, выкуривавший по две пачки в день. А еще к обеду основательно нагружался и становился очень многословен. Болтал без умолку.

-Славный малый.

-В России информация — это власть, а секретные сведения представляют наибольшую ценность. Матвеев, как многие полагают, владел большим количеством секретов, чем кто — либо другой. Это и составляло основу его власти. Он очень хорошо понимал это и культивировал ауру всеведения. Вы в какой — либо мере следите за политикой?

-Систематически.

-Выступления премьер — министра читаете?

-Конечно. Мы с ним в какой — то степени единомышленники.

-А выступления министра торговли и промышленности Никольского?

-Нет. Вернее сказать, не всегда. Но у меня все же есть сомнения на его счет: мне не внушают доверия государственные мужи, у которых слишком румяные щеки.

-Это вы верно сейчас подметили, Серж. Румяные щеки. Слишком румяные щеки. Не сегодня — завтра государь наш скончается скоропостижно.

-Слыхал…

-Слыхали?

-Недаром говорится у восточных народов, что молва летит быстрее молнии, звучит сильнее грома…

-Плох наш государь совсем. Вопрос дней. Так вот. Начнется наверху свара. Долгая, я полагаю. Большая. В ход пойдет всякое и разное. И сдается мне, что у румянощекого министра Никольского есть что — то такое, что в намечающейся, вернее сказать, назревающей, борьбе у трона, будет использовано аккурат для компрометации государя, государевой власти, как устоявшегося института. Допустить этого, как вы понимаете, нельзя.

-Это «что — то такое» связано с именем почившего генерала Матвеева?

-В том числе. Допускаю, во всяком случае. Понимаю, что вы зададите мне сейчас резонный вопрос. Задавайте.

-Задам два резонных вопроса.

-Задавайте два.

-Иван Иванович, вы и сами прекрасно знаете, сколько в нашей богом спасаемой державе соответствующих служб? Отчего же сим заниматься приходится вам?

-Нам. Заниматься приходится нам, Серж. Это во — первых. А во — вторых, совершенно соглашусь с вами, что для этого необходим труд целого коллектива! В наше время подобные деяния ни в коей мере не являются успехом одиночек, а всегда плодом коллективных исследований. Но вы учтите нынешнее положение вещей. Государь умрет со дня на день…И пойдет в Кремле такая драчка, ого — го! Кисель получится!

-Не уверен, что кисель… — пробормотал Чечель.

-А что же?

-Поскольку живем мы с вами, Иван Иванович, в России, получится вернее всего — водка, бабы, патефон…

-Опять шутите? Ну — ну. Может быть. Нам с вами в этом предстоит покопаться, попить водки,  пощупать баб, послушать патефон…

-Нам могут запросто свернуть голову…

-Не исключено.

-Из — за наших искательств переполох на Москве может учиниться.

-Тут вот еще какая закавыка… — Заботкин слегка замялся. — Из Лондона давеча, по линии заграничной агентуры поступила информация определенного характера. Поступила Дворцовому коменданту генералу Матвееву на стол. Он умер в результате террористического акта. Все службы на уши поставлены, но начинается кавардак, малопонятный и оттого непредсказуемый. Министр полагает, что расследование обстоятельств смерти генерала Матвеева целесообразнее всего прекратить. Директор Департамента считает иначе. Сферы решают, но толком ничего не решили. Оттого Директором и решено вас привлечь, как человека опытного. А вы…Вы ныне в тени. Покопайтесь. Сколь будет возможно. Дело, сами понимаете — государево. Вы будете информировать только и исключительно меня, а смотреть на все со стороны.

-Теперь второй резонный вопрос…Кто вас подрядил на это?

Несколько мгновений Заботкин молчал.

-Этого я сказать не могу, Серж. — произнес он после паузы.

-Ладно, кто бы это ни был, он весьма смутно представляет себе подробности дела.

-Вполне возможно. Сведения, которые я хочу вам предоставить, отрывочны, но…Пройдемте — ка, Серж, обговорим детали…

Картинки из прошлого — I.

Чечель прошел в кабинет. Вице — директор кивнул ему головой и, не предлагая садиться, сказал:

-С сегодняшнего дня вы в отставке. По третьему пункту. Получите расчет.

Чечель стоял бледный, с воспаленными от постоянного недосыпа глазами. Уволен? Разве он не старался последние несколько месяцев работать так, чтобы все прошло гладко, совершенно гладко?

Он круто повернулся и уже выходя из кабинета, отворяя дверь в приемную, услыхал брошенное в спину громким злобным голосом:

-Аристократишка! Подголосок!

Находившиеся в приемной слышали и во все глаза смотрели на Чечеля: одни с плохо скрываемым злорадством, другие — участливо.

Чечель не хотел как — то выяснять это недоразумение. Толку — то?! Его объяснения не стоили выеденного яйца, его просто выкинули на улицу. Его, не раз рисковавшего жизнью, только случайно оставшегося живым?! Он только мысленно выбранил сам себя энергически.

Чечель медленно спускался по лестнице. Проклятая левая нога сегодня была особенно тяжелой и неуклюжей. Чечелю казалось, что к ней привешена пудовая гиря. Он не мог сказать, сколько времени спускался вниз.должно быть, целую вечность.

Швейцар как — то особенно предупредительно подал ему пальто и с участием посмотрел на Сергея Владимировича. Он, видимо, хотел что-то сказать, но не решился.

Холодный серый туман навис над Москвой. Но Чечель его не замечал.Он прислонился к стене дома, из которого только что вышел, чтобы никогда больше сюда не вернуться. Дверь, которая захлопнулась за ним, снова открылась. Из нее вышел вице — директор Департамента, почтительно ведя под руку женщину, закутанную в меха, под вуалью, спускающейся из — под широкой шляпы. Чечель усмехнулся: он уже видел это надменное лицо, холодные, как льдинки глаза…

Чечель сделал было тяжелый шаг навстречу, но остановился, передумав. Вице — директор Департамента скользнул безразличным взглядом по Чечелю так, словно перед ним было пустое пространство, и быстро открыл дверцу поданной к подъезду машины с великокняжеским вензелем на дверце.

-Прошу вас, ваше высочество. — услышал Чечель его голос. — Сегодня погода отвратительная…

Машина рванулась и исчезла в тумане. Вице-директор выпрямился, глаза его блеснули гневом. Чечель повернулся, тяжело ступая по мостовой. Он шел, высоко подняв голову, пристально глядя вперед, словно видел сквозь дымку тумана яркий сияющий свет.

3 апреля 1931 года. Четверг.

Москва. Страстной бульвар. Сквер возле Страстного мужского монастыря.

-…Иван Иванович, ну, а этот ваш Чечель, он, э — э, что за человек?

-Тридцать восемь лет. Окончил Московский университет по историческому отделению. Служил в архиве Министерства иностранных дел. Воинский ценз отбывал в лейб — гвардии конных егерях. Участвовал в войне. Был ранен. По излечении направлен для дальнейшей службы в контрразведывательное бюро. С 1916 года снова служил в архиве МИДа. В Департаменте служил с 1922 года. Направление — «английский стол». Работал против британцев. Специализировался на выявлении практической конспиративной разведывательной деятельности англичан. В 1922 году действовал в Баку, занимался организацией наблюдения за английским консульством, налаживал порядок в обслуживании миссии, чтобы там не были трафаретно использованы методы наружного наблюдения и подставы агентуры. С 1924 года занимался контрразведывательным обеспечением в ряде наших дипломатических миссий в Литве, Германии, Швеции, Польше, курировал наблюдение за тамошней русской политической эмиграцией. Затем снова в Москве, в «английском столе». В 1929 году уволен по третьему пункту без пенсиона.

-По третьему пункту?

-Именно. Проявил излишнюю внеслужебную ретивость в одном деле…

-Что — то припоминаю…Толковый сотрудник?

-Относительно. Середнячок.

-Словом «середнячок» вы пытаетесь закамуфлировать формулировку «в своем деле совершенно некомпетентен»?

-Я бы так не стал бы говорить. Звезд он с неба не хватал, страдал «болезнью неудачника», которая, как вы знаете, захватывает своих жертв как неизлечимый недуг. Но оправился, отметился положительно некоторыми успехами. Был причастен к некоторым особым операциям. Неплохо комбинирует.

-Себе на уме, значит? Ладно. Жду ваших, Иван Иванович, сообщений, ежедневно в пять часов вечера…

Картинки из прошлого — II.

Свой первый контрразведывательный успех Чечель получил в двадцать лет. Гвардейский корпус почти всю войну не трогали, держали в резерве, однако, в конце концов, и Лейб — Гвардия брошена была в мясорубку Неманского сражения. В сентябре 1915 года Гвардейский корпус, после тяжелых боев у Августовского канала, был отведен в тыл, в Гродну и временно расквартирован в каменном готическом Старом замке — одной из главных резиденций легендарного князя Витовта.

Однажды, получив городскую увольнительную, Чечель отправился в театр. Он шел по вечерней улице Гродны, с любопытством оглядывая ее и по привычке подмечая все, что могло рассказать ему о жизни и быте этого старого города. С улиц его, несмотря на войну, не исчез гонористый торгашеский облик «столицы Принеманья» — многочисленные одноглазые «склепы» мелочных и прочих лавчонок частных торговцев, ютились то тут, то там, все больше в переулках, несколько в стороне от нарядных больших лавок, лабазов и купеческих магазинов. Когда Чечель приближался к одному из таких переулков, внимание его привлек капитан — артиллерист, вышедший из дверей углового «склепа». Капитан шел прямо навстречу унтер — офицеру. Он был высок ростом и худощав, фуражка его плотно сидела на лбу, и козырек затенял глаза. Капитан не шел, а скорее маршировал, как на параде. Глаза его были устремлены вперед и прищурены, словно человек находился в глубокой задумчивости. Чечель был уверен, что капитан, поглощенный своими мыслями, не заметит его, однако, когда они поравнялись, все же отдал приветствие. Капитан, не поворачивая головы и по — прежнему глядя вперед, привычным движением поднял руку и приложил концы пальцев к козырьку фуражки. Чечель увидел желтую узкую ладонь офицера, обшлаг рукава кителя, манжету белой сорочки и вдруг что — то похожее на далекое воспоминание заставило его замедлить шаги и внутренне собраться. Словно ему угрожала какая — то опасность. Чечель обернулся и посмотрел вслед удаляющемуся капитану, как бы силясь припомнить что — то давно позабытое, может быть когда — то случайно подмеченное и теперь ставшее вдруг чрезвычайно важным и значительным.

Чечель пошел вслед за капитаном. Тот шел, не оборачиваясь. Лишь один раз он взглянул через плечо и, заметив Чечеля, как показалось тому, вздрогнул. Словно от неожиданности. Чечель насторожился. Поведение офицера показалось ему подозрительным. Желая рассеять свои сомнения, он решил, наконец, подойти к капитану и заговорить с ним. Он ускорил шаги и, подыскивая подходящий предлог, хотел было уже заговорить с капитаном. Но тут случилось совершенно неожиданное. Капитан косо взглянул на Чечеля и. словно испугавшись его, резко остановился и повернулся. Чечель еще не успел понять, что происходит, увидел вспышку и услышал звук пистолетного выстрела. Он отшатнулся в сторону, споткнулся о тротуар и упал…Но тотчас вскочил на ноги. Капитан улепетывал по улице. Ненависть толкала Чечеля броситься на капитана, но он понимал всю безрассудность безоружным вступать в борьбу с вооруженным и, очевидно, опытным врагом. Словно ища помощи, Чечель обернулся и чуть не вскрикнул от изумления и радости. Перерезая улицу, к нему приближался патруль.

-Кто стрелял? — спросил быстро старший патруля.

-Капитан. Бежит по улице. — взволнованно проговорил Чечель.

-Что произошло?

-Его надо задержать. После все объясню…

Патруль действовал четко и вскоре настиг капитана — беглеца. Ребята оказались сноровистые, офицер даже не успел ойкнуть, как был обезоружен и повален на землю. Чечель же взволнованно объяснял старшему патруля:

-Он шел задумавшись и, отвечая на мое приветствие, в рассеянности взял под козырек. Как берут офицеры иностранных армий. У него была развернута рука ладонью вперед…

4 апреля 1931 года. Пятница.

Москва. Ладожская улица.

На Ладожской улице, на пересечении ее с Сенявинским переулком, сохранилось еще старое здание, в котором раньше находился кабак «Ладуга». В бывшем кабаке, а ныне в захудалом ресторанчике, по традиции называемом «питейным домом», в обломке старины, меню по — прежнему выписывали на грифельной доске, посуду использовали деревянную и стоила она дешево, однако пиво подавали «гораздо крепче и гуще» обыкновенного, с осадком, в глиняных кружках — «чарках». В кабаке было темно, сыро и душно. Здесь стояли широкие столы и длинные лавки.

Сергей Владимирович Чечель очень любил иногда закусить в этом ресторанчике, предпочитая в одиночестве разглядывать обветшавшую обстановку и людей и пораскинуть мозгами.

В этот раз Чечель был в ресторанчике не один. Прямо напротив него сидел пожилой мужчина с шарообразно обстриженной головой и с бородой, скрывающей квадратный подбородок. Он, не снимая темно — зеленого плаща, сердито хлебал суточные щи, кроша в них краюху черного хлеба, не обращая внимание ни на застрявшие в бороде хлебные крошки и щишные капли, ни на Чечеля, сидевшего напротив с глиняной чашкой бурого пива.

Время было утреннее, и сейчас, перед завтраком, ресторан был почти пуст; кроме стола, за которым сидел Чечель, было занято еще два. Заняты они были постоянными посетителями кабака, проводившими здесь много времени. Как правило, это были отставленные от службы, выпавшие из общества люди, разорившиеся, полукриминальные элементы. Где они бывали вне кабака, откуда находили деньги, случайным ли заработком, милостыней или криминалом, это никому неизвестно, да и никого не волновало.

День начался для Сергея Владимировича около половины седьмого утра и он чувствовал себя голодным, злым и невыспавшимся. От этого он досадливо морщился, оглядывая залу «питейного дома» раздраженным взглядом.

-Спасибо за ваше согласие встретиться и поговорить. — сказал Чечель, понял, что вышло натужно и фальшиво, и чертыхнулся про себя.

Дохлебав щи до дна, мужчина отставил от себя деревянную тарелку, протер руками бороду, сказал негромко, слегка наклонясь над столом в сторону Сергея Владимировича:

-Сергей Владимирович, давайте наконец расставим все точки над известной буквой русского алфавита. В общем и целом так:следствия по делу официально никакого не велось. Допросов не снималось. Официальная версия — смерть от апоплексического удара, как было принято говорить раньше. Неофициальная версия для  ограниченного круга — несчастный случай на охоте. И уж совсем скрытая от посторонних версия — смерть в результате покушения.

-Убийца ликвидирован, он одиночка, ни с кем не связан.Так?

-Сергей Владимирович, я дожил до седых волос и уверился, что все в этом мире суета сует, кроме веры истинной. — сказал собсеседник Чечеля и огладил свою шаром обстриженную голову.

-Ну, да, ну, да. Мило. — усмехнулся Чечель. — Клоните к чему? Взять Евангелие и прочесть «Воздадите кесарева кесареви, и Божия Богови»?

-Власть, дорогой мой друг, какая бы ни была, лучше безначалия. А прочная власть, истинная власть, даруется Богом помазанникам Его.  — внушительно сказал собеседник Чечеля.

-Не должны ли мы охранять этот священный дар всевышнего, не жалея последней капли крови? — спросил Чечель тихим голосом. — Какое преступление может быть ужаснее поднятия святотатственной руки на пролитие крови помазанника Божия?

-Я бы не стал связывать смерть генерала Матвеева от руки убийцы и скорую кончину государя.

-А я бы стал…

-Те, кто предполагал поднять волну этим актом политического террора, просчитались. Полная и подлинная информация об убийстве Дворцового коменданта так никогда и не будет обнародована. Что касаемо заговорщиков и участников подготовки акта — одни из них не вышли из «дружеских объятий» нашего с вами ведомства, другие с поразительной поспешностью выдворены из России. Или уехали сами. Никаких дальнейших разоблачений вопреки логике и всем ожиданиям не последует. Департамент Государственной Охраны признаков усердия в своих поисках проявлять не станет. Убийца действовал абсолютно самостоятельно, без чьей — либо помощи.

Чечель отпил глоток пива.

-Центральная мифологема в версии убийцы — одиночки, например, строится на гипотезе о выстреле, произведенном снайпером из винтовки «Ли — Энфилд»… — сказал он, также наклоняясь к собеседнику и понижая голос почти до шепота.

-Сергей Владимирович, выстрелов было два. Все два сделаны из итальянской винтовки устаревшей модели «Каркано» за промежуток времени в пять секунд с небольшим. — ответил мужчина. — «Ли — Энфилд» —  это уж так…Пожелай Департамент «взять след», он уж прежде всего ухватился бы за эту нить, которая неизбежно выводила бы на ядро политического заговора.

-Вы так спокойно об этом говорите?

-А что, мне со слезами, знамения какого — нибудь ждать?

-Следовательно, расследование политического убийства велось с нарушениями всех общепринятых нормативных требований и процедур? — полуутвердительно проговорил Чечель.

-Так сказать — ничего не сказать. Департамент и все прочие службы, коих у нас пруд — пруди, действовали по большей части прямо противоположно тому, что, казалось, диктовалось обстановкой и представлениями о поведении в поисках истины. В сторону отброшено все, кроме официальной и полуофициальной версий. Все важные улики, свидетельства — отброшены, побочные линии утоплены или топятся в эту самую секунду, пока мы с вами щи хлебаем. Все попытки к их восстановлению будут пресечены на корню, уж поверьте. Где надо, после подбросят легенды и домыслы, где надо — запутают публику, напустят туману и навяжут какой надо ход мыслей. Наш отечественный бюрократический аппарат, чьи интересы в какой — то мере оказались под угрозой, пренебрег интересами государства, озабочен престижными соображениями и идеей спасения собственного лица. Он попросту защищает себя. Машина защищает себя. И супротив машины не стоит переть. И давайте, Сергей Владимирович, на сем остановимся и не будем искать побудительные мотивы всех действий, направленных на спуск на тормозах этого дела. За преступлением стоят не только одни опасения за честь мундира и узковедомственные интересы.

-А что же еще? — спросил Чечель.

-Как что? Единство политической линии, полагаю…