Император Рыцарь (Imperator Eques). Глава III. Наследник цесаревич Николай Павлович (1816-1825)

Предыдущие части

Доброго времени суток, дорогие друзья!

Продолжаю публикацию альтернативы «Император Рыцарь». В третьей главе повествуется о продолжении обучения Наследника цесаревича после завершения наполеоновских войн, путешествиях за рубеж и по России, бракосочетании Николая Павловича. Глава подготовлена на основании ряда исторических источников, дополняющих друг друга, и детально раскрывает реальные исторические события, при этом события альтернативного варианта развития истории (выделены темно-синим цветом) минимальны. В заключении сформулированы последствия для будущего императора Николая I, а также приведены биографии исторических личностей, оказавших влияние на Николая Павловича (события реальной истории, которые еще не произошли или не произойдут в биографии данных личностей выделены серым цветом).

Содержание:

Глава III. Наследник цесаревич Николай Павлович (1816-1825)

Иван Колесников в роли Великого князя Николая Павловича в кинокартине «Союз спасения»

Продолжение обучения (1815-1816)

В 1815 году начался новый период в жизни Наследника цесаревича Николая Павловича. С этого времени начинаются его поездки за границу и по России, а в 1818 году он вступил в брак с прусской принцессой Шарлоттой. С 1813 по 1817 год цесаревич трижды побывал за границей: в 1813-1814, 1815 и 1816-17 годах. Две первые его поездки состоялись в связи с военными действиями того времени. В третью поездку он посетил Англию, Францию и Германию. Во время своих первых двух заграничных путешествий Николай Павлович сталкивался по преимуществу с военным миром. Между второй и третьей поездками за границу летом 1816 года он совершил большое путешествие по России.

После возвращения Николая Павловича в Санкт-Петербург из второго похода на Париж начались приготовления к его путешествию по России, долженствовавшему ознакомить его со страной, которой ему намечено было со временем править. Дополнением к этому путешествию должна была служить намеченная в дальнейшем новая его поездка за границу, в Англию. С декабря 1815 года возобновились учебные занятия по теории государственного управления, законодательству, финансам, которые вел М.А. Балугьянский, а также по российской и всеобщей истории, лекции по которым продолжили вести Н.М. Карамзин и дю Пюже. При этом в преддверии поездки Наследника цесаревича по России основное внимание было сосредоточено на государственном устройстве России и истории его развития.

В начале 1816 года Университет Або Великого княжества Финляндского, по примеру университетов Швеции, всеподданнейше ходатайствовал: «Не удостоит ли Александр I монаршей милостью даровать ему канцлера в особе Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Павловича». Эта мысль всецело принадлежала епископу Абоской епархии Тенгстрёму, стороннику России. Александр удовлетворил просьбу, и Николай Павлович был назначен канцлером университета. Его задачей было соблюдать статус университета и соответствие университетской жизни духу и традициям. В память об этом событии Санкт-Петербургский монетный двор отчеканил бронзовую медаль.

Путешествие по России (1816)

Летом 1816 года Николай Павлович должен был в довершение своего образования предпринять путешествие по России для ознакомления с своим Отечеством в административном, коммерческом и промышленном отношениях.

Императрица Мария Феодоровна принимала ближайшее участие в организации обеих этих поездок. По ее поручению была составлена (при участии В.П. Кочубея) была составлена особая записка, в которой в сжатом виде излагались главные основания административно-провинциального управления России, описывались местности, которые великий князь должен был проезжать, в историческом, бытовом, промышленном и географическом отношениях, указывалось, что именно могло составлять предмет бесед великого князя с представителями губернской власти, на что следовало бы обратить внимание. В этой же записке давался совет вести эти беседы с каждым в отдельности, в кабинете, чтобы таким образом получить большую возможность сравнивать различные мнения и изучать людей.

Помимо приведенных наставлений самой императрицей были составлены, кроме того, еще две записки, намечавшие маршрут, общую программу и главные частности путешествия. В собственноручной записке от 15 (27) апреля 1816 года, представленной императору Александру, она определяла следующим образом цель поездки великого князя Николая Павловича: «Le voyage du Grand Duc Nicolas n’est pas un voyage militaire, mais un voyage d’instruction statistique». (франц. Путешествие Великого Князя Николая предпринято не с военными целями, а для статистического образования), в котором советовала, как держаться, чтобы снискать всеобщую любовь и уважение. Заботливость Марии Федоровны в этом отношении доходила до того, что она предупреждала Николая Павловича не говорить слишком громко, потому что его голос, повышаясь, приобретал резкий оттенок. Вступительные слова письма императрицы Марии Федоровны от 8 (20) мая 1816 года это наставление наследнику престола: «on vous aime d’esperance». (франц. вас любят с надеждой):

«Le voyage que vous allez entreprendre, cher Nikosche, occupe toutes mes pensees et toute ma sollicitude maternelle: car quoiqu’heureusement je n’aie pas (avec le secours de la benediction divine) a craindre pour votre sante et conservation, elle n’en est pas moins vive, car elle porte sur l’influence que ce voyage aura sur votre bonheur futur qui depend si essentiellement de l’opinion que vous donnerez de vous a vos compatriotes; dites-vous, cher Nicosche, que vous attirerez dans cette occasion toute l’attention publique sur vous: vous avez un bel enjeu, car jusqu’a ce moment on vous aime d’esperance: on a entendu dire du bien de vous, mais voici l’instant ou il faut consolider ce sentiment d’affection: il faut le meriter par votre bonte, votre affabilite, qui doit se montrer dans vos manieres, dans vos paroles, jusque dans le ton de votre voix, car en l’elevant trop, en la laissant deployer dans toute sa force elle acquiert une expression rude qui ressemble a la brusquerie, ce qu’il faut absolument eviter.» («Предпринимаемое вами путешествие, дорогой Никоша, занимает все мои мысли и материнские заботы: хотя, к счастью, с помощью Божьего благословения, я могу не опасаться за ваше здоровье и безопасность, моя обеспокоенность связана с возможным влиянием этого путешествия на ваше будущее благополучие, столь существенно зависящее от того мнения, которое сложится о вас у ваших соотечественников. Скажите себе, дорогой Никоша, что в этих обстоятельствах вы привлечете к себе все публичное внимание: у вас есть для этого прекрасная возможность, поскольку сейчас вас любят с надеждой, о вас слышали много хорошего, но вот настал момент для укрепления сего чувства привязанности – нужно заслужить его вашей добротой, приветливостью, которая должна проявиться в манерах, словах и даже в тоне голоса»).

Ввиду назначения к этому времени Коновницына военным министром, возник вопрос, кто будет теперь сопровождать Николая Павловича. Для путешествия по России намечались генералы Н.Н. Раевский и И.В. Васильчиков, сенатор А.Л. Львов, заведовавший в то время Воспитательным домом. Предпочтение императрицы было на стороне Львова, как сведущего в гражданском управлении, «comme le voyage du G.D. Nicolas n’est pas un voyage militaire, mais un voyage d’instruction statistuque», – не преминула подчеркнуть она по этому поводу. Государь предпочитал Васильчикова, а в случае его отказа предлагал со своей стороны генерал А.А. Вельяминова или генерал Н.И. Демидова. Но ни одно из этих лиц назначено не было. В этом путешествии Николая сопровождали генерал-адъютант Павел Васильевич Голенищев-Кутузов, кавалеры И.Ф. Саврасов и Г.А. Глинка. Детали предстоявшей поездки, которой императрица Мария Федоровна придавала громадное воспитательное значение, были предусмотрены ею самою; не была упущена также из виду и важность для Николая Павловича приобрести популярность среди народа: по приезде в какой-либо губернский город, намеченный в его маршруте, он прежде всего должен был отправиться в собор. Ему предлагалось по возможности утраивать приемы у себя и вместе с тем принимать приглашения, которые могли делать ему, присутствовать на балах и т.д. При всем том, генералу Кутузову было сказано предупреждать губернаторов, что великий князь не имеет принимать какие бы то ни было просьбы.

Карта Российской Империи (государственные и административные границы даны на 1914 год)

Первоначально предполагалось, что путь Наследника цесаревича пойдет через губернии: Санкт-Петербургскую, Псковскую, Смоленскую, Калужскую, захватив из Московской Можайск и Верею, Тульскую, Орловскую, Черниговскую, Киевскую, Полтавскую, Екатеринославскую, Херсонскую, Таврическую; отсюда через Керчь, Азов, Таганрог и Область войска Донского на Воронеж, Моршанск, Арзамас, Макарьев и Нижний Новгород; от Нижнего – Волгой до Мологи и отсюда каналами на Вытегру, Петрозаводск и Новую Ладогу. Тогда же, однако, возникало сомнение, хватит ли на это времени, так как на все путешествие предполагалось уделить не более трех‑трех с половиной месяцев. При путешествии маршрут был несколько сокращен и изменен. Так, в первоначальный маршрут путешествия Николая Павловича не была включена Москва, которую, как предполагалось, он должен был посетить лишь впоследствии. Однако император Александр, предпринявший в начале августа 1816 года путешествие по России, повелел брату прибыть в Москву и ожидать там его приезда.

Выехав из Санкт-Петербурга 9 (21) мая 1816 года, Николай Павлович через Лугу, Порхов и Великие Луки проехал на Витебск, Смоленск, Могилев, Бобруйск, Чернигов, Киев и следовал далее по намеченному маршруту, захватив по пути из Полтавы в Екатеринослав Харьков и Кременчуг, посетив Елизаветград, Николаев, Одессу, Николаев, Херсон, Перекоп, Симферополь и Севастополь и проехав по южному берегу Крыма до Керчи. Далее путь прошел через Таганрог, Новочеркасск, Воронеж, Курск, Орел и Тулу. В Туле великий князь получил повеление отправиться в Клин и там дожидаться государя, чтобы сопровождать его в Москву, куда они и прибыли к 15 (27) августа. В этот день Николай Павлович сопровождал государя в его торжественном шествии в Успенский собор. К 26 августа (7 сентября) 1816 года он вернулся в Санкт-Петербург.

Во время путешествия Николай Павлович осматривал различные правительственные учреждения – гражданские и военные. Местные власти были, однако, предупреждены, что он не уполномочен принимать какие бы то ни было просьбы. Во время своего путешествия Николай вел, как было намечено императрицей‑матерью, два журнала, в которые в кратких словах заносил все, что встречал достойного внимания: «Общий журнал по гражданской и промышленной части» и «Журнал по военной части». Первый заключал в себе заметки, относящиеся ко всему пути, второй – только губернии: С.‑Петербургскую, Псковскую, Витебскую, Смоленскую, Могилевскую, Черниговскую, Киевскую, Херсонскую, Полтавскую и Харьковскую. В силу самого характера путешествия эти заметки кратки, отрывочны и заключают в себе, главным образом, те сведения, какие великий князь получал от местной администрации. Личная наблюдательность великого князя и его умение обращать внимание на практическую сторону дела нашли, тем не менее, в этих заметках свое место.

Особенно характерны его отзывы о поляках и евреях. Они получают особенное значение в виду того, что Николай Павлович не изменил этим взглядам до конца жизни. Приведем здесь следующий отрывок из его журнала: «В Белоруссии дворянство, состоящее почти все из весьма богатых поляков, отнюдь не показало преданности к России и кроме некоторых витебских и южных могилевских дворян все прочие присягнули Наполеону.» «Крестьяне их почти все на тяжелом оброке и весьма бедны, при том общая гибель крестьян сих провинций – жиды здесь совершенно вторые владельцы, они промыслами своими изнуряют до крайности несчастный народ. Они здесь все, и купцы и подрядчики, и содержатели шинков, мельниц, перевозов, ремесленники и проч., и так умеют притеснять и обманывать простой народ, что берут даже в залог не засеянный яровой хлеб и ожидаемую не засеянную жатву; они нестоящие пиявцы, всюду всасывающиеся и совершенно истощающие несчастные сии губернии. Удивительно, что они в 1812 году отменно верны нам были и даже помогали, где только могли с опасностью жизни. Также не совсем бесполезно будет упомянуть, что здесь в губернии 37 католических монастырей, из коих половина почти иезуитских, воспитывающих юношество всех исповеданий, главнейшие в Орше и Могилеве. Всякий день обращают они в свою веру молодых людей и как они совершенно отделены от гражданского ведомства, даже их имения, то ежедневно происходят беспорядки и замешательства».

Очерк арестантского острога в Порхове, дает понятие о том, с какими печальными картинами Отечественной жизни приходилось сталкиваться русскому путешественнику того времени: «В Порхове, дворянство довольно многочисленно, но живет по деревням. Арестантский острог с госпиталем в таком жалком положении, что грешно не упомянуть об оном. Ветхая деревянная изба, состоящая из трех низких чуланов почти без окон и отдушин, в коих посреди помещены 22 человека инвалидов бессменно караульных, а 66 арестантов в двух остальных, без пищи, без одежды, в спертом гнилом воздухе, без различия ни родов преступлений, ни возраста, одни на других – старая разваливающаяся деревянная караульня, в которой прилипчивыми болезнями одержимые больные арестанты в одной комнате со стерегущими инвалидами, на одних нарах, без одежды, без лекарств, без суммы на содержание, кроме от милостынь собираемой, вот самое верное и очевидное описание здешнего острога».

Картина, которую рисует Николай Павлович о состоянии Воронежского острога, также довольно безотрадна и дополняет собою Порховский очерк: «Воронежский острог хотя обнесен довольно порядочной каменной стеной, но внутреннее строение отменно худо содержано; нечистота страшная и вообще великий беспорядок. Я спросил список арестантов, и увидев много военных и, желая знать, давно ли тут содержатся, получил в ответ от прокурора, что у него списка военных нет, а что у караульного офицера. Я послал за ним, и он отозвался, что у него его нет, а что должен быть у прокурора. Я спросил у него, как же он делает перекличку, ежели не имеет списка? Он отвечал, что переклички не делает, ибо ни тем, ни другим списка от прокурора не сообщено. При сем должен я заметить, что в числе арестантов есть рядовые гарнизонного батальона за упущение колодников; но, не имея списка и не делая переклички, как требовать, чтоб был порядок?».

Интересны такие впечатления, навеянные на Николая Павловича поездкой по южному берегу Крыма: «Из Байдарской долины, выходит единственная и довольно худая дорога по самому краю Южного берега, и идет через главные селения Мухолатку, Алупку, Ялту, Лимену, Кучук-Ламбет и проч. Места весьма любопытные для живописца или путешественника, ищущего странных и красивых видов (un voyageur pittoresque), но не имеющие ничего того, чтоб показывало изобилие или богатство народа. Нет беднее и ленивее сих южных татар, ибо как природа им все дает без дальнего труда, то и нужды их тем самым отменно ограничены. Одно и то же фруктовое дерево, которое кормило за 50 или 60 лет деда, кормит и внука, а этот редко посадит молодое дерево, чтоб уготовить что-либо своим детям. Они живут, можно сказать, совершенно на произвол природы, которая здесь чрезмерно щедра: оливковые деревья, фиги, капорцы, груши, яблоки, вишни, орешники, все растет дико без присмотра, все удается – померанцы, лимоны и проч. Что же касается до видов, должно признаться, что начиная от Байдар до Кучук-Ламбета нет места, которое бы не удивляло всякого своею дикою, но пленительною красотою. Но все это рука природы, ибо искусство, так сказать, и не заходит в этот край; даже удобной для путешествующих дороги нет, равно и жилья, и от того, может быть, не столь еще можно пользоваться сим прекрасным краем: Если б Крым был не в татарских руках, то б был совсем другим. Там, где помещики и переселенцы русские и малороссийские, то все иначе, и хлеб есть и обширные сады, словом, пользуются богатством благословенной сей земли».

В «Журнале по военной части» Николай Павлович отмечает наблюдения о военном устройстве, управлении, моральном духе войск, уделяет внимание в первую очередь образованию офицеров, обучению тактике и стрельбе, а также обмундированию, выправке, маршировке войск. «О лазаретах же, школах и тому подобном упоминается лишь вскользь, чрезвычайно кратко».

В «Журнале по военной части» обращает на себя заметка, касающаяся поселения Елецкого полка, которым, как известно, началась эта печальная страница русской истории. «Благодетельное намерение государя, начинает выполняться,- но, как всякое начало, терпит великие затруднения. Батальон расположен в старых весьма худых белорусских хатах, кои кое-как поддерживаются, но весьма тесно; особливо от того, что, кроме по положению живущих в нем двух семей, на постое у них еще двое холостых; хотя они и помогают хозяйством в работе, но не менее того им также весьма тесно. О сю пору скота мало; по положению хозяин имеет от казны двух лошадей и корову, лошадей у малых (у не многих) по две, и то самые худые из бракованных артиллерийских, и от того поля, коих почва песчаная, не быв удобриваемы довольным количеством навоза, худо производят и все полосами, судя по богатству хозяина». <…> «Теперь строится по плану магазин и 12 изб с офицерским домом. Госпиталь всем отменно дурен. Полк отменно терпит тем, что под видом способных или неспособных к поселению выбирают лучших людей из действующих батальонов, а на их место присылают вовсе неспособных и даже слепых и горбатых». <…> «Главное же худо есть то, что живших тут 1 880 крестьян, при переводе их в Крым, так худо содержали, что половина их пропала, не дойдя до назначения».

По приезде в Тулу в конце июля 1816 года, Николай Павлович получил высочайшее повеление отправиться в Клин, чтобы дождаться там государя и сопровождать его в Москву. 15 (27) августа 1816 года император Александр, в сопровождении Николая Павловича, шествовал в Успенский собор. Николай Павлович возвратился в Санкт-Петербург 26 августа (7 сентября).

Заграничное путешествие (1816)

Подготовка заграничного путешествия

Отпуская великого князя обратно в Санкт-Петербург, после нескольких дней совместного пребывания в первопрестольной столице, император Александр, обратился к брату, по поводу предстоявшего ему посещения Англии, с следующими словами:

«В Англии лучше, чем где бы то ни было, можно изучить устройство конституционных учреждений; хорошо судить о достоинствах этих учреждений по результатам, к которым они приводят. Я не знаю хорошенько, насколько они подходят к нашей стране. Впрочем, я никогда не стану врагом прогресса, но я постоянно предпочту оставить зло, чем искоренять его реформой плохой и опасной. Во всяком случае, путешествие по Англии явится превосходной школой для вас, и я уверен. что оно принесет плоды, которыми Россия воспользуется впоследствии».

Конченою целью новой поездки цесаревича было посещение Англии, «этой достойнейшей внимания стороны», путешествие по которой, по словам Марии Федоровны, должно было не только удовлетворить любопытство великого князя, но и обогатить его полезными познаниями и опытами, «изощряя при том его суждение». Попутно с этим, ввиду того что от сокращения маршрута путешествия по России удлинялся срок возможного пребывания великого князя за границей, предполагалось доставить Николаю Павловичу возможность подольше оставаться в Берлине в семейном кругу его невесты.

Во время этого путешествия при Наследнике цесаревиче состояли: генерал-адъютант П.В. Голенищев-Кутузов, кавалеры И.Ф. Саврасов, Г.А. Глинка и доктор Крейтон (англ. Crighton). До берлина Николая сопровождал генерал Л.И. Депрерадович. Но так как никто из них не был знаком с Лондоном и Англией, то император Александр согласился увеличить свиту бароном Павлом Андреевичем Николаи, который хорошо был знаком с Англиею по прежней службе своей в Лондонском посольстве при графе С.Р. Воронцове. Во всем, что касалось отношений к принцу-регенту, этикета, приема приглашений на обеды и пр., Николай Павлович должен был следовать указаниям русского посла в Лондоне графа Х.А. Ливена, с которым императрица Мария Феодоровна, снова принявшая на себя все подготовительные по этому путешествию заботы, вступала теперь в длительную переписку, при этом ставилось на вид, что чем меньше великий князь будет терять времени на эти обеды и приемы, тем это будет лучше в смысле более производительного употребления им своего времени.

Наглядным примером всесторонней заботливости, с которою императрица-мать относилась к делу воспитания ума и сердца юноши Николая Павловича, служат ее письма к графу Ливену; письма эти полны материнской попечительности не только о материальных потребностях сына, но и о духовной и нравственной стороне его жизни; они проникнуты, быть может, несколько слишком строгим взглядом на вещи, но вместе с тем свидетельствуют о редкой возвышенности образа мыслей императрицы на свои обязанности, как матери. В своем письме к графу Ливену от 21 сентября (3 октября) 1816 года она просила его не только заботиться о том, чтобы обеды и приемы поглощали у великого князя как можно менее драгоценного времени, которого никогда нельзя сберечь в достаточной степени, но чтобы он оберегал также Николая Павловича от всего, что тем или иным путем могло бы вредить его нравственности в городе, в котором «развращенность столь велика и смела (la perversite est si hardie)». Говоря о том, что великому князю предстоит увидеть, она писала, что не следует сосредоточивать его внимание на каком-либо одном роде предметов, но что оно должно быть уделено по возможности всему, что интересует человечество (interesse l’humanite) и выделяется с точки зрения общественной пользы. Императрица просила также при устройстве помещения для великого князя принимать в соображение наш девиз – простоту (notre devise: la simplicite).

Несмотря на то, что императрица Мария Федоровна и император Александр признавали путешествие Николая Павловича по Англии в высшей степени желательным в воспитательных и образовательных целях, однако существовало некоторое опасение, как бы великий князь не слишком увлекся свободными учреждениями Англии и не поставил их в прямую связь с видом несомненного благосостояния ее. Это предположение подтверждается запиской-наставлением, составленной для великого князя по случаю его путешествия графом Нессельроде.

В этой записке юный путешественник, «наблюдатель» (l’Observateur), предостерегается от опасности, которой подвергается каждый чужеземец за границей: бессознательно подчиниться сумме посторонних влияний. Ему указывается на безусловную необходимость судить о какой-либо стране в связи с ее историческим прошлым.

«Англия своим примером служит наиболее наглядным подтверждением той важной и столь упорно непризнаваемой истины, что общественные учреждения никогда не являются следствием одной лишь воли человека, но, напротив того, являются плодом времени, событий, иначе говоря, самой природы обстоятельств». Развивая дальше эту мысль, Нессельроде пишет, что развитие учреждений, которыми Англия гордится по праву, происходило с поражающею медленностью; что не только ни один отдельный человек не может быть признан положившим первый камень этого античного здания, но что даже было бы трудно точно указать время, когда был дан первый толчок в этом направлении; что возможность развития и упрочнения этих учреждений во многом была обусловлена самим географическим положением страны. В конце своей записки граф Нессельроде подходит к главной мысли, которая, бесспорно, и составляет самую сущность его рассуждений и по его мысли должна была войти в сознание великого князя. Признавая, что нельзя удержаться, чтобы не отдать должной дани восторга общественному и политическому строю Англии, он предостерегает, что было бы опасно, в порыве восторга, впасть в столь распространенное заблуждение, что возможно привить этот строй и другим народам и государствам. Поступать так значило бы забывать, что широкое развитие английский учреждений находится в прямой связи с изолированным положением страны, и что, к тому же, единственным залогом долговечности учреждений является сцепление естественных причин и необходимых последствий; что желать позаимствовать чужеземные формы и даровать их какому-либо народу значило бы причины, действующие испокон веков, заменить элементом случайной воли и пытаться получить те же результаты; что таким образом можно пересадить букву конституции, но не ее дух.

В заключение граф Нессельроде писал: «Одним словом, учреждения (англичан) заслуживают быть рассматриваемы вблизи лишь для того, чтобы изощрять ум наблюдателя в области мышления, а не для того, чтобы служить репертуаром конституционных форм, из которого можно было бы позаимствовать масштаб для возведения нового здания под совершенно другим небом и в совершенно ином климате». (Memoire destine a Son Altesse Imperiale Monsegneur le Grand Duc Nicolas a l’occasion de son voyage dans les pays etrangers. Varsovie le 10 Setembre 1816 / Записка Его Императорского Высочеству Великому Князю Николаю по случаю его путешествия в чужеземные страны. Варшава 10 сентября 1816).

Но опасения лиц, внушивших графу Нессельроде обратиться к Николаю Павловичу с подобным доброжелательным предостережением, были совершенно напрасны. В это время характер Николая Павловича успел уже настолько сформироваться, с присущим ему трезвым, далеким от всякой мелочности, миросозерцанием, что увлечений в конституционном смысле нельзя было предвидеть. Действительно, так и случилось: Николай Павлович не увлекся конституционными формами Англии.

Императрица Мария Феодоровна желала, чтобы у великого князя поменьше уходило времени на официальные приемы и торжества, путешествие совершалось инкогнито. Но император Александр не признал это необходимым, разрешив прибегать к этому лишь тогда, когда явится желание избежать различных церемоний. В таком случае государь разрешал великому князю называться графом Романовым.

Наследник цесаревич Николай Павлович и сопровождающие его лица покинули Санкт-Петербург и 13 (25) сентября 1816 года выехали из Павловска и 21 сентября (3 октября) прибыли в Берлин, где пробыли до 15 (27) октября. 21 октября (2 ноября) они достигли Веймара, где Николай снова посетил свою сестру Марию Павловну, и дальше через Кассель, Кобленц, Кельн, Ахен и Льеж на Брюссель, где он посетил другую свою сестру, друга своего детства великую княжну Анну Павловну, вышедшую к этому времени замуж за наследного нидерландского принца Вильгельма Оранского.

Франциск Иосиф Кинсоэн «Портрет Великой княгини Анны Павловны, принцессы Оранской»

Ян Баптист Ван дер Хюлст «Портрет Виллема Фредерика Георга Лодевейка, принца Оранского-Нассау»

Пребывание в Париже

Перед отплытием в Англию великий князь инкогнито провел несколько дней в Париже и посетил в Нельи герцога Орлеанского.

Цесаревич провел у герцога, давшего ему еще в 1814 году, как выражается Николай Павлович, первые уроки супружеского счастия, целый день, который оказал значительное влияние на судьбу Николая: впечатление, произведенное на него видом домашнего счастья герцога Орлеанского, окончательно предрасположило его к семейной жизни. Цесаревич и герцог расстались в восторге друг от друга. Николай признал его идеалом мудрого и честного человека и просил позволения на обратном пути из Англии снова посетить его, чтобы почерпнуть в его семейном быту уроки для устройства после брака своего собственного дома. Но они расстались навсегда. Впоследствии их разлучила политика и после 1830 года сделала из императора Николая Павловича непримиримого врага Людовика-Филиппа, короля французов.

Франц Ксавьер «Портрет Короля Франции Луи Филлипа» (1841)

В это же пребывание в Париже, великий князь познакомился с виконтом Шатобрианом, впавшим в то время у правительства Людовика XVIII в немилость.

Разговаривая с Шатобрианом, Николай заметил: «Я удивляюсь, виконт, что вы, друг Бубонов, а делаете им более зла, чем могли бы сделать их враги». «Зачем же они не слушают моих советов, – возразил Шатобриан, – если бы русский подданный явил бы императору Александру столько доказательств преданности…». Николай Павлович не дал ему докончить фразы и ответил: «Его величество император принимает советы только тогда, когда сам удостоит спрашивать их». Во время своего разговора с великим князем Шатобриан старался доказать ему, что престол Людовика XVIII повис над бездной, в которой тайные общества и заговоры, порожденные атеизмом, либерализмом и бонапартизмом: «Теперь все государства в таком положении: революция подводит под них подкопы. И у вас в России имеются свои минеры, но когда настанет время зарядить мину и воспламенить заряд, Франция, будьте в том уверены, наделит вас своими пальниками». Николай впоследствии передал императору Александру зловещее предсказание Шатобриана.

Собор Парижской Божьей матери (франц. Cathédrale Notre-Dame de Paris)

Вечером 5 (17) ноября 1816 года Наследник цесаревич прибыл в Кале и был крайне удивлен ожидавшему его здесь официальному приему. Людовик XVIII, уважая инкогнито великого князя в Париже, однако приказал отдать ему все почести при его отплытии в Англию.

Пребывание в Англии и Шотландии

25 октября (6 ноября) 1816 года Наследник цесаревич Николай Павлович на королевской яхте «Royal Sovereign» (под командованием адмирала Кекберна) переправился в Англию и высадился в Диле (англ. Deel), затем в экипаже через Дувр 28 октября (9 ноября) прибыл в Лондон, где был встречен с большими почестями. Но со стороны английского принца‑регента Георга, не расположенного к России и лично к императору Александру, на первых порах прием был довольно холодный и не всегда даже отвечал требованиям этикета. Эта враждебность была вызвана двумя причинами: во-первых, отказом дочери принца-регента выйти замуж за принца Оранского. А так как вскоре принц Оранский женился на великой княжне Анне Павловне, то принц-регент перенес все свое неудовольствие по поводу расстройства брака, которого он страстно желал, на принца Оранского и на его супругу. Другая причина неудовольствия заключалась в том, что принц-регент чувствовал большую слабость к различным орденским знакам и был очень недоволен, что император Александр не жалует ему русских орденов, в особенности ордена Святого Андрея Первозванного. Обыкновенно он надевал на себя все иностранные ордена, которые ему были преподнесены, и очень гордился ими. Принц-регент все свое неудовольствие дал почувствовать Николаю Павловичу. Назначив час для приема великого князя, он заставил его ждать своего выхода. Так прошло целых двадцать пять минут, пока, наконец, граф Ливен не послал адъютанта напомнить принцу-регенту, что его ждет великий князь. Только тогда он вышел. Чтобы отплатить за такую нелюбезность, великий князь, приглашенный на другой день к принцу-регенту к парадному обеду, умышленно опоздал на пятнадцать минут. Принц-регент понял урок и стал вести себя в отношении к великому князю более приличным образом. Лишь позднее у Николая с ним установились более дружелюбные отношения. Впоследствии, в январе 1817 года провел пять дней в гостях у принца-регента в Брайтоне, и «без малейшего стеснения, пользуясь вниманием и расположением принца».

Принц-регент Великобритании Георг

В Лондоне Николаем были осмотрены многие достопримечательности под руководством капитана Конгрева (Congreve). Он посетил известную фабрику Оуэна в Нью Ланарке. Во время своего пребывания в Лондоне, великому князю приходилось знакомиться с самыми разнообразными политическими и государственными деятелями, которыми гордилась Англия, но он лично предпочитал общество и беседы с представителями британской армии. Герцог Веллингтон, два раза уже встречавшийся с великим князем в Париже, в 1814 и 1815 годах, считал своим долгом окружать брата императора Александра вниманием и предупредительностью и нередко служил ему руководителем и спутником при обзоре замечательных военных и промышленных учреждений. Николай Павлович посетил также лорда Пемброка 31 января (12 февраля) 1817 года в его замке Вильтон Гоуз, заключавшем в себе богатые художественные коллекции.

Николай Павлович менее всего интересовался ораторскими прениями в палате лордов и в палате общин, а также разговорами об этих явлениях английской общественной жизни. По поводу же столь распространенных в Англии клубов и митингов, Николай Павлович заметил однажды генералу Кутузову: «Если бы, к нашему несчастию, какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, делающие больше шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков, или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление». Если бы граф Нессельроде услыхал этот резкий отзыв, он остался бы, вероятно, доволен словами «наблюдателя» и окончательно успокоился бы на счет возможного увлечения конституционными порядками со стороны великого князя.

Вестминстерский дворец в Лондоне

Из Лондона Николай Павлович совершил две значительные поездки по Англии. Первая поездка была на север и в Шотландию, во время которой великий князь посетил Ливерпуль, Эдинбург и Глазго. Шотландия произвела особенно сильное впечатление на Николая Павловича. Во время второй поездки, на юг Англии, он осмотрел Портсмут, Плимут и Бристоль. В Эдинбурге Николай Павлович пробыл шесть дней, но в прочих городах остановки бывали крайне непродолжительны.

Глинка обрисовывает, в своей переписке, характер этих поездок великого князя следующим образом: «Трудно поделиться тем впечатлением, какое произвел на меня вид стольких городов, замков и живописных местностей, ибо мы ведем чисто кочевую жизнь, быстро переезжая с места на место. Так, например, чем остановиться на несколько дней для подробного осмотра Бристоля и Бата, двух больших городов, предоставляющих много интересного, мы проведем там лишь по несколько часов».

Эдинбургский замок в Шотландии

Во время своего пребывания в Лондоне Николай Павлович дважды (17 ноября 1816 г. и 15 января 1817 г.) посетил Кларемон, загородный дворец принцессы Шарлотты, дочери принца-ренента, вышедшей замуж за принца кобургского Леопольда, сделавшегося впоследствии бельгийским королем. После второго из этих посещений он проехал в Брайтон к самому принцу‑регенту, где и оставался пять дней.

После посещения цесаревичем Кларемонского замка лейб-медик принца Леопольда Штокмар, оставил описание наружности Николая Павловича в то время. По его словам, «это был необыкновенно красивый, пленительный молодой человек, прямой, как сосна, с правильными чертами лица, открытым лбом, красивыми бровями, необыкновенно красивым носом, красивым маленьким ртом, тонко очерченным подбородком; военным костюм его отличался простотою. Его манера держать себя полна оживления, без натянутости, без смущения и тем не менее очень прилична. Он много и прекрасно говорит по-французски, сопровождая слова недурными жестами. Если даже не все, что он говорил, было очень остроумно, то, по крайней мере, все было не лишено приятности; по-видимому, он обладает решительным талантом ухаживать. Когда в разговоре он хочет оттенить что-либо особенное, то поднимает плечи к верху и несколько аффектированно возводит глаза к небу. Во всем он проявляет большую уверенность в самом себе, по-видимому, однако без всякой претензии. Он ел очень умеренно для человека его лет и пил лишь одну воду. После обеда, когда графиня Ливен [Дарья Христофоровна, супруга русского посла графа Ливена и сестра генерал-адъютанта Александра Христофоровича Бенкендорфа] сыграла на рояле, он поцеловал ей руку, что показалось английским дамам крайне странным, но в то же время решительно желательным. Мистрис Кэмбель (статс-дама принцессы Шарлоты, отличавшаяся требовательностью и строгостью в своих суждениях о мужчинах) была неиссякаема в своих похвалах на счет великого князя: «О, какое очаровательное создание! Он дьявольски красив! Это будет самый красивый мужчина в Европе!» Когда вечером все разошлись по своим комнатам, для великого князя был принесен кожаный мешок, набитый сеном на конюшне его людьми, на котором он всегда спал».

Николай Павлович провел в Англии четыре месяца, и по отзывам лиц, сопровождавших великого князя, он всюду встречал весьма дружелюбный прием и всеми было проявлено «доброхотство угождать и предупреждать все желания и мысли выского посетителя». Николай Павлович произвел вообще на английское общество самое благоприятное впечатление и везде завоевал себе симпатии как своим обхождением, так и той внимательностью, с какой он все осматривал. Когда великий князь проезжал верхом по улицам или по паркам, публика, любуясь его красивою и величавою осанкою, говорила: «взглянув на него, как не сказать, что это наследник русского императора».

Пребывание во Франции

3 (15) марта 1817 года Николай Павлович покинул Лондон и 5 (17) марта через Дувр переправился в Кале. По желанию императора Александра, Николаю Павловичу было предложено не заезжать в Париж на обратном пути в Россию. Проездом в Брюссель великий князь остановился на несколько часов в Лилле и Мобеже, где были расположены войска русского оккупационного корпуса графа М.С. Воронцова. как в Лилле, так и в Мобеже великого князя торжественно приветствовала французская национальная гвардия и городские власти. В Мобеже в ответ на речь подпрефекта Николай Павлович тоже произнес речь, первую и последнюю за время его путешествия:

«Его величество император, питает к Франции привязанность, которую вам угодно было признать, приняв его солдат, как братьев по оружию. Разве вы, и те, и другие, не являетесь защитниками отечества? Национальная гвардия – прекрасное учреждение, пока она не мешается в политику и остается и подчиняется военной дисциплине. Национальная гвардия такою, как я ее понимаю, представляется мне могучею силою страны. Вы заметите мне, быть может, что у нас в России нет национальной гвардии? Да, но вскоре у нас есть Государственное ополчение и Казачьи войска, которые ее заменяют и которое более отвечают нашей системе правления. Если я буду иметь удовольствие снова увидеть вас, господа, я опять заговорю с вами о наших иррегулярных войсках, и вы не откажетесь дать мне взамен сведения на счет национальной гвардии. Сегодняшний прием ваш доказывает мне, что, возвратясь к вам, я буду вполне уверен найти здесь друзей».

Вечером граф Воронцов дал в честь Николая Павловича большой бал, на который собралась вся аристократия родовая, промышленная и финансовая из окрестных городов и замков.

Пребывание в Германии

Дальнейший путь шел в Штутгарт через Брюссель, где великий князь еще раз навестил свою сестру Анну Павловну, и Франкфурт. В Штутгарте великий князь пробыл некоторое время у другой своей сестры Екатерины Павловны, муж которой вступил к этому времени на престол под именем Вильгельм I Вюртембергский). Из Штутгарта великий князь направился через Веймар в Берлин, куда и прибыл 3 (15) апреля. Здесь Николай Павлович провел две недели в обществе своей невесты. Его пребывание здесь носило теперь уже совершенно интимный характер, его принимали как родственника. Пребывание великого князя в Пруссии сопровождалось этот раз большою и неожиданною для него новостью, король назначил будущего зятя шефом 3-го Бранденбургского кирасирского полка. Во время большого парада Николай Павлович сам вел свой полк перед королем и вообще поразил своих немецких сослуживцев знанием в совершенстве прусского воинского устава. 22 апреля (4 мая) Николай Павлович покинул Берлин и 27 апреля (9 мая) 1817 года Наследник цесаревич возвратился в Санкт-Петербург.

Франц Крюгер «Парад на Оберплац в Берлине»

Вернувшись из заграничного путешествия, великий князь Николай Павлович пробыл в Санкт-Петербурге только около месяца, а затем снова отправился в путь к прусской границе для встречи своей невесты принцессы Шарлотты.

Обручение и бракосочетание (1817)

Обручение Николая Павловича с принцессой Шарлоттой послужило поводом к обмену письмами между императрицей Марией Федоровной и императором Александром с одной стороны и королем Фридрихом-Вильгельмом – с другой.

Письмо Марии Федоровны от 14 (26) января 1816 года, написанное ею в ответ на письмо прусского короля, показывает, что уже в 1809 году, во время пребывания в Санкт-Петербурге покойной королевы Луизы, у дальновидной императрицы-матери явилась мысль о браке Николая Павловича с принцессою Шарлоттой:

«Удовольствие вашего величества по поводу союза наших детей, высказанное мне самым трогательным образом в письме, переданном мне гофмаршалом вашего двора бароном Шильденом, разделяется мною со всею живостью материнской любви, отвечающей на это, государь, в избытке чувства, что заветное желание моего сердца исполнилось: желание это зародилось в девятом году (le voeu fut forme l’annee); воспоминания этого счастливого времени возбуждают во мне горячие сожаления, которые примешиваются даже к радости, порождаемой во мне ожидаемым счастием моего сына; отзывчивая душа вашего величества поймет подобное соединение сожалений, огорчения и счастия; я надеюсь даже, что оно послужит для вас доказательством чувств, внушаемых мне вашей милой дочерью, и нежных и неустанных забот, при помощи которых я постараюсь снискать ее дружбу и доверие, оберегать ее счастье и делать ее жизнь приятной со всею заботливостью материнской нежности; обворожительный характер юной принцессы, ее ум основательный, неподдельный, нежность ее чувств наглядно предсказывают мне счастие моего сына и мое собственное; она сроднится с нами и, сделав Николая счастливым из смертных, сделает меня счастливейшею из матерей и утешит меня в разлуке с моими дочерьми. Вот мои ожидания, государь, и они вам доказывают, насколько я расположена любить и лелеять принцессу. Я глубоко тронута добротою вашего величества по отношению к Николаю, который как должно, оценивает ваше доверие, проявляющееся в том, что вы вверяете его забота принцессу; он оценивает эту честь со всем жаром сердца религиозного, чистого, честного и прямодушного, всецело отдавшегося своей невесте и сознающего всю ответственность, связанную с мыслью об обязанности сделать из счастья своей подруги постоянное занятие своей жизни. Вот излюбленный предмет наших разговоров, возобновляемых при каждом случае: благословение Божие да снизойдет на этих двух дорогих существ и сохранит им навсегда их чувства, их убеждения, обеспечив таким образом счастие их жизни».

Письмо императора Александра к прусскому королю, от 15 (27) января 1816 года, воплощает в себе руководящие начала его политики и с яркостью очерчивает его самого:

«Я не найду выражений, чтобы выразить вам, государь, чувства, которыми я был проникнут, читая письмо, которое вашему величеству угодно было вручить генералу Шелеру. Я берусь за перо, чтобы отвечать на него, и буду прислушиваться лишь к голосу своего сердца. Это единственный язык, который может подходить для нас. Он один может сделать для нас менее тягостной разлуку, на которую нас обрекает долг. Дружба, которая соединяет нас, государь, берет свое начало в чувстве (L’amitie qui nous unit, Sire, prend sa source dans le sentiment). Она скреплена испытаниями, воспоминаниями и надеждами, соединенными с нашею судьбою. Она будет сопутствовать нам до могилы. Она скрасит своими прелестями и тем, что есть в ней утешительного, жизненный путь, который нам еще предстоит совершить, прежде чем достигнуть великой цели нашего существования – быть счастливыми, как монархи и как люди,- счастием, которое нам удастся разделить с нашими ближними. Эта святая дружба, всю сладость которой я постоянно вкушал как в лагере, перед лицом неприятеля, так и среди вашего народа и ваших войск, поддерживала, государь, мой дух в самые бурные мгновенья и удвоила отвагу моего народа и моих войск.

И вот, в этом неизменном чувстве и в узах постоянно действующей близости, я буду почерпать всегда настойчивость, необходимую для выполнения лежащей на нас задачи. Она состоит в том, чтобы предохранить от всякого посягательства плод наших трудов – мир вселенной, восстановить в силе непреложные начала религии и справедливости, единственное основание как процветания, так и славы народов. В этом-то смысле я спешу поздравить вас, государь, с успехом мудрых и энергичных мер, принятых вами с целью ослабить разрушительные стремления тайных обществ, заблуждения которых могли бы подать повод к справедливому беспокойству. Мне приятно иметь возможность воздать должное мероприятиям, столь клонящимся к общей пользе, и выразить вам беспрерывно одушевляющие меня пожелания славы монарху, другу и товарищу по оружию, который дорог мне по стольким причинам, а также и народу, который я так уважаю, как ваш. Эти чувства настолько же правдивы, как и неизменная дружба, с которою остаюсь на всю жизнь, государь, вашего величества, добрый брат, друг и союзник Александр».

Король Пруссии Фридрих Вильгельм III

В ответ на это письмо Фридрих-Вильгельм писал императору Александру:

«С чувством живейшей признательности усмотрел я из вашего письма от 15 (27) января, переданного мне бароном Шильденом, милостивое выражение той драгоценной дружбы, которая постоянно оставалась верна самой себе, и которую вам угодно доказать мне при каждом случае. Она служила мне защитой в несчастии, государь, она будет спутницей моей жизни и оправдывает безграничное доверие и надежды, которыми я чувствую себя проникнутым в отношении к вашему величеству, и которые чужды каких бы то ни было политических расчетов. Мы были соединены намерениями и чувствами, и, чтобы еще более скрепить эти узы, нам недоставало лишь родственных связей между нашими семьями. Небу было угодно даровать нам это счастие, и никогда еще брак не был заключен при более счастливых условиях. Сожаления, которые причинит отсутствие любимой дочери, будут менее тяжелы, когда я скажу себе, что там она найдет второго отца, семью, не менее готовую расточать ей свою любовь, и супруга, явившегося избранником ее сердца».

В этом письме Фридрих-Вильгельм благодарил императора Александра за его решение, чтобы принцесса Шарлотта ознакомилась с учением православной церкви в Берлине. В этом король усматривал новое проявление доброты императора Александра к нему, Фридриху-Вильгельму:

«Ma fille a pu ecouter la voix de son coeur; elle va unir sa destinee a celle d’un prince qui a captive les suffrages de tous ceux qui le connaissent et pour comble de bonheur elle retrouvera le coeur d’une tendre mere… Le baron Schilden m’a rendu compte en particulier des arrangements que Votre Majeste a bien voulu adopter de concert avec l’Empereur pour que ma fille puisse achever a Berlin son instruction dans la religion grecque» (франц. Моя дочь прислушалась к гласу своего сердца и соединила свою судьбу с судьбой великого князя, снискавшего благосклонность всех его знакомых. В довершение счастья она найдет в себе сердце нежной матери. Барон Шилден мне доверительно сообщил о том, что Ваше Величество вместе с Императором намерены сделать для окончания в Берлине ее образования в православной религии).

Поэтому же поводу король писал императрице Марии Федоровне в марте 1816 года:

«Qu’il me soit permis de Vous exprimer, madame, combien j’ai ete sensible a cette nouvelle marque de Votre condescendance» (франц. Позвольте мне выразить вам, мадам, насколько я был чувствителен к этому новому знаку вашей снисходительности).

Теперь исполнялось пророческое слово о принцессе Шарлотте, сказанное некогда королевой Луизой:

«Наши дети – наши сокровища. Дочь моя Шарлотта замкнута в себе, сосредоточена, но, как и у ее отца, под холодной, по-видимому, внешностью бьется горячее сочувствующее сердце; вот причина, по которой в ее обращении проглядывает нечто величественное. Если Господь сохранит ее жизнь, я предчувствую для нее блестящее будущее».

Луиза Августа Вильгельмина Амалия Мекленбургская, королева Прусская

Выехав из Павловска 13 (25) сентября 1816 года, Наследник цесаревич Николай Павлович безостановочно следовал до Берлина, сгорая от нетерпения поскорей увидеться со своей невестой, принцессой Шарлоттой. Он приехал в Берлин 21 сентября (3 октября) и затем почти все время проводил в Шалоттенбурге, где находился двор. Часы и дни, проведенные Николаем Павловичем в королевской семье, пролетели быстро, и снова приближалось время разлуки с тою, которой предназначено было идти с ним рука об руку по жизненному пути. После больших осенних маневров прусских войск, на которых присутствовал великий князь вместе с королем, Николай Павлович отправился 15 (27) октября в дальнейший путь.

Принцесса Шарлотта выехала из Берлина в Санкт-Петербург 31 мая (12 июня) 1817 года. Ее свита состояла из обер-гофмейстерины графини Гааке, бывшей гоф‑дамы королевы Луизы, фрейлины графини Трихсес, ее воспитательницы Вильдермет, обер-гофмейстера барона Шильден, камергера графа Лотгум, секретарей Шамбо и Шиллер, лейб‑медика доктора Буссе, протоиерея Музовского и из необходимого числа прислуги.

Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская (1817)

В ее путешествии в Россию ее сопровождали ее брат, впоследствии император германский Вильгельм I. В свите принца находились его воспитатель генерал Ольдвиг фон Нацмер, полковник Грабов, майор Лукаду, лейтенант фон Мутиус и личный адъютант принца лейтенант граф Шлифен. Сопровождавший принца генерал Нацмер имел от короля инструкцию политического характера, содержание которой не совсем вязалось с радостным настроением момента. Он должен был всеми силами отклонять императора Александра от мысли о войне с Турцией и успокаивать его относительно возможности революционного движения в Пруссии, что являлось де для России лишь предлогом держать громадную армию. Одновременно с этим Нацмер имел поручение от прусского генерального штаба… собирать сведения о русских пограничных укреплениях[1].

8 (20) июня принцесса Шарлотта и принц Вильгельм прибыли в Мемель. В честь их приезда были устроены триумфальные ворота, суда расцветились флагами, и появление путешественников встречено бесконечным «ура!». Почти одновременно с ними в Мемель приехал полковник Адлерберг, адъютант великого князя Николая Павловича, с известием о прибытии великого князя в Поланген. На другой день, принц Вильгельм, по совету Натцмера, решил сделать визит цесаревичу в Поланген, но по дороге туда встретился с Николаем Павловичем, желавшим прибытием в Мемель инкогнито доставить сюрприз принцу и принцессе. При встрече они поспешили выйти из экипажей, сердечно поцеловались и вместе отправились в Мемель.

Переезд через русскую границу совершили 9 (21) июня. По обеим сторонам границы были выстроены прусские и русские войска. В семь часов утра великий князь в мундире Бранденбургского кирасирского полка, явился перед строем пруссаков, где его встретил принц Вильгельм с обнаженною шпагою. Николай Павлович, поздоровавшись с войсками, сказал им: «Мои друзья, помните, что я на половину ваш соотечественник и, как вы, вхожу в состав армии вашего короля». В 9 часов подъехала придворная карета, из которой вышла принцесса Шарлотта, встреченная своим братом. Она обошла ряды прусских войск, чтобы с ними проститься. Затем под руку с принцем Вильгельмом принцесса направилась к русской границе. Великий князь поспешил к ней на встречу и, протягивая руку, как бы желая помочь ей переступить пограничную черту, сказал шепотом: «Наконец-то вы среди нас, дорогая Александра, а затем произнес так, чтобы быть услышанным окружающими: Добро пожаловать в Россию, ваше королевское высочество». Принцесса перешла границу пешком. После того Николай провел принцессу по рядам русских войск и сказал, обратясь к офицерам: «Это не чужая, господа. Это дочь вернейшего союзника и лучшего друга нашего государя».

Все это не было лишено большого политического значения. Мечты об упрочении династической связи между Россией и Пруссией, которые лелеял в свое время император Павел и которые как его завет сберегла для его детей императрица Мария Феодоровна, теперь были близки к осуществлению. Дружба с Пруссией надолго с этого времени становится заветом русской правительственной политики, как бы одним из официально санкционированных устоев русской государственности. Сам Николай Павлович долго твердо держался этого начала, и только в эпоху 1848 года симптомы нового курса в прусской политике заставили его насторожиться и как измена легитимизму, и как первые провозвестники будущей мощи объединенной Германии.

Дальнейшее путешествие по России было крайне утомительно, так как стояла страшная жара, а дорожная пыль делала его еще более тяжелым. Тем не менее на каждой станции цесаревич показывал принцу Вильгельму войска и производил им учение. По этому поводу Натцмер отмечает у себя в дневнике, что «нельзя поверить, чем этот господин способен заниматься по целым дням». 16 (28) июня принцесса Шарлотта прибыла в Дерпт. На следующий день праздновалось рождение ее брата, принца Карла. 18 (30) июня принцесса Шарлотта прибыла в Косково, где к ней выехали на встречу император Александр, императрица Мария Федоровна и великий князь Михаил Павлович. Государь представил своей матери принца Вильгельма, пользовавшегося с 1814 года особенным его расположением, со словами: «рекомендую вам моего нового брата», на что императрица ответила, обняв принца: «стало быть, и у меня теперь одним сыном более».

Дальнейший путь шел через Гатчину и Царское Село. В Гатчине осматривали дворец, в котором воспитывались младшие великие князья. Дворец этот своим мрачным видом произвел на иностранцев тяжелое впечатление. 19 июня (1 июля) принцесса прибыла в Павловск, где собрался весь двор. Там же ее поджидала и императрица Елизавета Алексеевна. 20 июня (2 июля) последовал торжественный въезд принцессы Шарлотты в Санкт-Петербург. Все смотрели на нее с нежнейшим участием, вспоминая добродушие, красоту и несчастие ее матери. Что касается великого князя Николая Павловича, то, как замечает современник, русские тогда еще мало знали его:

«Едва вышел из отрочества, два года провел он в походах за границей, в третьем проскакал он всю Европу и Россию и, возвратясь, начал командовать Измайловским полком. Он был необщителен и холоден, весь преданный чувству долга своего; в исполнении его он был слишком строг к себе и к другим. В правильных чертах его белого бледного лица видна была какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Тучи, которые в первой молодости облегли чело его, были как будто предвестием всех напастей, которые посетят Россию во дни его правления. Не при нем они накопились, не он навлек их на Россию, но природа и люди при нем ополчились. Ужаснейшие преступные страсти в его время должны были потрясти мир, и гнев Божий справедливо карать их. Увы! Буря зашумела в то самое мгновение, когда взялся он за кормило, и борьбою с нею должен был он начать свое царственное плавание. Никто не знал, никто не думал о его предназначении, но многие в неблагосклонных взорах его, как в неясно писанных страницах, как будто уже читали историю будущих зол. Сие чувство не могло привлекать к нему сердец. Скажем всю правду: он совсем не был любим. И даже в этот день ликования царской семьи, я почувствовал в себе непонятное уныние».

Во время торжественного шествия по правую руку императора Александра ехал Наследник цесаревич Николай Павлович, а по левую – принц Вильгельм. Великий князь Михаил Павлович находился рядом с братом. Принцесса следовала в золоченом открытом ландо с обеими императрицами. Войска расставлены были по всему пути, начиная от Московской заставы. По прибытии в Зимний дворец отслужен был молебен, после которого принцесса в первый раз приложилась ко кресту. Торжество заключилось прохождением войск церемониальным маршем, великие князья находились во главе своих полков. Императрица, принцесса и двор находились на существовавшем тогда деревянном балконе.

В тот же день Шильден и Натцмер передали государю – первый письмо короля, а второй рапорт о состоянии полка его имени. Натцмер пишет об этом свидании: «Император много говорил со мною о военных, о нашем корпусе офицеров, которые опередили русский. На мои слова: «Sire, nous amenons ce que nous avons de plus cher» (франц. Ваше Величество, мы привезли с собой самое дорогое и драгоценное из того, что имеем), он ответил, что прекрасно знает и чувствует, какую жертву принесли ему король и нация, но что через это узы дружбы и согласия будут еще более скреплены, если только это представляется возможным. Он употребит все усилия, чтобы принцесса была бы здесь счастлива.

24 июня (6 июля) состоялось миропомазание принцессы Шарлотты, нареченной великой княжною Александрой Федоровной. 25 июня (7 июля) в день рождения великого князя Николая Павловича состоялось обручение. Принцесса Шарлотта Прусскаястала именоваться Великой княжной с титулом Её Императорского Высочества[2]. В день обручения исполнилось гражданское совершеннолетие Николая Павловича. Генерал Депрерадович и весь воспитательский и учебный штат великого князя закончили теперь свои обязанности.

30 июня (12 июля) состоялся на Семеновском плацу большой парад войскам гвардейского корпуса. Во время парада император Александр часто подзывал генерала Натцмера и давал ему различные объяснения. Натцмер воспользовался случаем и сказал государю, какое счастье для Европы, что все эти войска принадлежат ему. комплимент, по-видимому, понравился, и Александр заметил, что он никогда не употребит их с дурною целью (malfaisant), но всегда будет стремиться поддерживать ими спокойствие в Европе.

1 (13) июля 1817 года состоялось бракосочетание Великого князя Николая с Великой княжной Александрой Фёдоровной[3]. Венчание состоялось в день рождения юной княжны в Большой церкви Зимнего дворца. Венцы во время венчания держали над Николаем Павловичем великий князь Михаил Павлович, над Александрой Федоровной – принц Вильгельм. После торжественного обеда и бала новобрачные с церемонией поехали в предназначенный для них Аничковский дворец. Император Александр и императрица Елизавета Алексеевна отправились туда заранее и встретили новобрачных с хлебом-солью. Затем был фамильный ужин с приглашением некоторых старых приближенных: Депрерадовича, графини Ливен и прусских дам. Прочая свита ужинала за другим столом. Император Александр подошел к Натцмеру и сказал ему, что это счастливейший день, до которого он дожил. Он только желал бы, чтобы король был свидетелем всего этого, однако он не теряет надежды, что король вскоре лично убедится в счастье своей дочери и, может быть, найдет семейство умноженным, что, можно надеяться, и случится.

В день бракосочетания Николай Павлович получил от наследного принца прусского поздравительное письмо, в котором тот ему писал: «Помните и ради самого неба никогда не забывайте, что только из любви к вам Шарлотта оставила свою семью, свое отчество и свою веру! Оставайтесь моим другом из любви к Шарлотте и другом моего народа, потому что он заслуживает этого».

По случаю совершившегося бракосочетания находившимся при Николае Павловиче кавалерам назначены были награды. Генерал Депрерадович был возведен в графское достоинство, император Александр пожаловал ему перстень со своим портретом и табакерку с портретами своих родителей и алмазной надписью: «Бог благословил их выбор». Императрица Мария Федоровна со своей стороны вручила другую табакерку, осыпанную драгоценными камнями, расположенными таким образом, что начальные буквы их французских названий составляли слово «Reconnaissnce».

После целого ряда торжеств, ознаменовавших собою бракосочетание Николая Павловича, императорская фамилия покинула Санкт-Петербург. Император Александр с императрицей Елизаветой Алексеевной переехали в Царское Село, а императрица Мария Федоровна в сопровождении новобрачных, великого князя Михаила Павловича и принца Вильгельма отправилась в свою любимую резиденцию – Павловск. Следующие затем два месяца прошли для новобрачных в беспрерывных переездах из одного загородного дворца в другой, при чем главным их местопребыванием оставался Павловск. Здесь этикет, поддерживаемый императрицей-матерью, несколько ослабевал, и воцарялось самое неподдельное веселье, поддерживавшееся прогулками целым обществом, танцами и разными салонными играми. Иногда же в дурную погоду устраивалось литературное чтение, при чем читали Жуковский, Уваров и Плещеев.

Беззаботное течение жизни при Павловском дворе было нарушено на время лишь следующим прискорбным случаем. 7 (19) июля принц Вильгельм отправился осматривать лошадей великого князя Михаила Павловича и перед конюшнями был укушен в ногу собакой. Поднялась страшная тревога. Позвали Виллие, и он для предупреждения возможных последствий решился вырезать рану и прижечь. Цесаревич приказал тотчас убить собаку и, тем затруднив точно исследование, возбудил среди опасения за будущее. Принц перенес операцию со стойкостью и хладнокровием; ни одной жалобы не сорвалось у него с языка. К счастью, все ограничилось для принца только несколькими днями, проведенными в постели.

В связи с этим событием в воспоминаниях первого камер-пажа великой княгини Александры Федоровны, Дарагана, рассказан случай, характеризующий личность Николая Павловича.

На другой день после несчастного приключения с принцем Вильгельмом, Александра Федоровна послала своего пажа узнать, как принц провел ночь. Возвратившись он встретил великую княгиню под руку с великим князем, готовым уже сойти к императрице; они остановились, и паж начал говорить вперед приготовленную французскую фразу о спокойной ночи и хорошем состоянии здоровья принца и, желая блеснуть своим французским выговором, начал картавить. При первых же словах: «Votre Altesse Imperiale» (франц. «Ваше Императорское Величество») Николай, смотря на него и придав своему лицу комически серьезное выражение начал повторять за ним каждое слово, картавя еще более, чем он. Великая княгиня захохотала, а бедный паж, краснея и конфузясь, старался скорее кончить. К его счастью, фраза не была длинна. После обеда, проводя великую княгиню и великого князя во флигель и ожидая приказаний, он стоял не веселый в приемной, когда великий князь, вышедши из комнаты великой княгини, подошел к нему, поцеловал и сказал: «Зачем ты картавишь? Это французский недостаток, а Бог избавил тебя от него. За француза никто тебя не примет, благодари Бога, что ты русский, а обезьянничать никуда не годится. Это позволительно только в шутку». Потом, поцеловав его еще раз, он отпустил его до вечера. «Этот урок», пишет в своих воспоминаниях Дараган, «остался мне памятен на всю жизнь».

Рассказ о приведенном случае дополняется в тех же воспоминаниях интересной характеристикой Николая Павловича в бытность его великим князем.

«Выдающаяся черта характера великого князя Николая была любовь к правде и неодобрение всего поддельного, напускного. В то время император Александр Павлович был в апогее своей славы, величия и красоты. Он был идеалом совершенства. Все им гордились, и все в нем нравилось; даже некоторая изысканная картинность его движений, сутуловатость и держание плеч вперед, мерный твердый шаг, картинное отставление правой ноги, держание шляпы так, что всегда между двумя раздвинутыми пальцами приходилась пуговица от галуна кокарды, кокетливая манера подносить к глазу лорнетку, все это шло к нему, всем этим любовались. Не только гвардейские генералы и офицеры старались перенять что-либо из манер императора, но даже великие князья Константин и Михаил поддавались общей моде и подражали Александру в походке и манерах. Подражание это у Михаила Павловича выходило немного угловата, ненатурально. По врожденной самостоятельности характера не увлекался этой модой только один великий князь Николай Павлович. В то время великий князь Николай Павлович не походил еще на ту величественную, могучую, статную личность, которая теперь представляется всякому при имени императора Николая. Он был очень худощав и от того казался еще выше. Облик и черты лица его не имели еще той округлости, законченности, красоты, которая в императоре невольно поражала каждого и напоминала изображения героев на античных камнях. Осанка и манеры великого князя были свободны, но без малейшей кокетливости или желания нравиться, даже натуральная веселость его, смех как-то не гармонировали со строго классическими, прекрасными чертами его лица, так что многие находили великого князя Михаила красивее. А веселость его была увлекательна, это было проявление того счастья, которое, наполняя душу юноши, просится наружу. В павловском придворном кружке он был иногда весел до шалости».

По-видимому, подобная веселость, проявлявшаяся при том в самом тесном кружке, не удовлетворяла императрицу Марию Федоровну. Она находила своих младших сыновей недостаточно изысканными и светскими в обществе и, сравнивая их с принцем Вильгельмом, выговаривала им, что они садятся в углу с вытянутыми и скучными лицами, точно медведи или марабу. По поводу этого замечания Александра Федоровна записала в своих воспоминаниях следующее:

«Правда, что мой Николай, как только он находился в обществе и, в особенности на балу, принимал выражение крайне философское (bien philosophe) для 21 года. Мы, он, как и я, были поистине счастливы и довольны только тогда, когда оставались наедине в наших комнатах».

Вдовствующая императрица до того бывала иногда недовольна отсутствием светского лоска у великих князей Николая и Михаила, что, несмотря на свое пристрастие к этикету, делала им замечание даже в присутствии посторонних лиц. Так, Натцмер рассказывает в своем дневнике, что императрица Мария Федоровна при посещении принца Вильгельма во время его болезни 12 (24) июля, в присутствии принца и Натцмера стала сильно выговаривать находившимся здесь великим князьям, что они слишком натянуты и малолюбезны в обществе дам. При этом она совершенно рассердилась и, в конце концов, сказала, что они должны бы брать пример с принца Вильгельма. Вообще Мария Федоровна строго держала своих младших сыновей даже тогда, когда, казалось, они могли бы пользоваться относительной свободой действий. Эти отношения характеризует следующий случай, рассказанный в воспоминаниях Александры Федоровны.

11 (23) июля Николай Павлович с великой княгиней отправились вдвоем из Павловска в Царское Село к императрице Елизавете Алексеевне. Возвратясь оттуда они встретились со вдовствующей государыней, спросившей их, где они катались. Услышав, что они были в Царском Селе, она заметила им, что прежде, чем отправиться туда, они должны были спросить у нее позволения на это.

Однажды во время обедни великая княгиня почувствовала себя дурно и лишилась чувств. Николай Павлович почти на руках вынес ее из церкви и привел во флигель, где находилось помещение, занимаемое великокняжескою четою. Когда затем великий князь вышел из внутренних комнат, он подошел к дежурному камер-пажу Дарагану и спросил его: «Сколько тебе лет?». «Семнадцать», – отвечал тот. «Вот видишь», – продолжал весело великий князь, – «Я тебя старше четырьмя годами, а уже женат и скоро буду отец». При этих словах он поцеловал Дарагана, и его лицо засияло счастьем. В дневнике Натцмера сказано, что 8 (20) июля великая княгиня упала в обморок во время обедни. Назначенный в этот день бал был отменен. Затем 6 (18) августа генерал записал, что великая княгиня Александра Федоровна не присутствовала на церковном параде Лейб-гвардии Преображенского полка, потому что она вчера лишилась чувств, что случается почти каждый раз во время церковной службы.

20 июля (1 августа) двор переселился в Петергоф, где 22 июля (3 августа), в день тезоименитства императрицы Марии Федоровны состоялась обычная великолепная иллюминация.

Путешествие по России (1817-1818)

20 августа (1 сентября) 1817 года император Александр совершил очередную поездку по России. Он отправился сначала в Витебск, а затем и далее для осмотра войск первой армии, которой командовал фельдмаршал князь Барклай-де-Толли. Тогда же решено было, что весь двор осенью переселится в Москву, где предполагалось провести всю зиму и весну. 18 (30) сентября 1817 года Наследник цесаревич Николай Павлович с супругой выехали из Санкт-Петербурга в Москву. Король Прусский разрешил принцу Вильгельму продлить свое пребывание в России и сопутствовать сестре во время ее путешествия. Принца по-прежнему сопровождал генерал Натцмер. Положение, в котором находилась Великая княгиня Александра Федоровна, препятствовало быстрому переезду, поэтому путешественники пробыли в дороге 12 дней. 30 сентября (12 октября) царская семья съехалась на последней станции перед Москвою, за исключением великого князя Михаила Павловича[4], который еще путешествовал по России. Торжественного въезда в столицу не было, каждый приехал туда сам по себе. 1 (13) октября состоялся торжественный выход в Успенский собор. 12 (24) октября состоялась закладка храма во имя Спасителя Христа, на Воробьевых горах, на которой присутствовал цесаревич Николай Павлович и принц Вильгельм. Великая княгиня Александра Федоровна отсутствовала.

Успенский собор Московского Кремля

Храм Христа Спасителя в Москве

15 (27) декабря 1817 года принц Вильгельм покинул Москву, направляясь через Варшаву в Берлин. Император Александр расстался с ним с искренним сожалением, тщетно стараясь удерживать его еще более при своем дворе. Прощаясь с Натцмером Александр поручил ему передать королю выражения своих дружеских чувств, прибавив, что он, его армия и вся страна его во всякое время готовы к услугам Фридриха-Вильгельма. В январе 1818 года император Александр отправился на непродолжительное время в Санкт-Петербург, возвратившись 2 (14) февраля в Москву, государь снова выехал 21 февраля (5 марта), направляясь в Варшаву для открытия первого польского сейма. Великий князь Николай Павлович также вынужден был на короткое время побывать в Санкт-Петербурге, чтобы вступить в управление инженерным корпусом в должности генерал-инспектора по инженерной части. Это важное для русского инженерного дела событие совершилось 20 января (1 февраля) 1818 года. 2 (14) февраля Николай прибыл обратно в Москву. К 19 июня (1 июля) весь двор собрался в Царском Селе и Павловске. 22 июня (4 июля) последовал торжественный въезд в Санкт-Петербург.

Путешествия в Германию

Посещение Германии в 1820-1821 годы

В июле 1820 года великокняжеская чета отправилась за границу, на этот раз для поправления здоровья великой княгини. Зиму Николай Павлович с супругой провел в Берлине, а лето 1821 года – в Эмсе. Настоящее пребывание великого князя в Берлине, совпавшее с теми событиями, какие разыгрывались в это время в Германии и вообще в Европе, имело, по‑видимому, большое для него значение в смысле развития в нем охранительных взглядов. На этот раз он имел случай и более непосредственно соприкоснуться с политикой: в феврале 1821 года по поручению императора он приезжал из Берлина в Санкт-Петербург, чтобы подготовить Иператорскую гвардию к предполагавшемуся выступлению в поход ввиду итальянских событий (революция в Пьемонте), а по возвращении ездил в Троппау, где в то время был на конгрессе император Александр. В то же время пребывание в Берлине еще более упрочило родственные и дружеские симпатии Николая Павловича к берлинскому двору.

Визит в Берлин в 1824 году

Летом 1824 года Николай Павлович совершил свое последнее путешествие в Берлин как великий князь. Великокняжеская чета совершила на этот раз свой путь морем, выйдя 12 (24) июля на корабле «Эмгейтен» из Кронштадта и прибыв в Варнемюнде 10 августа (29 июля). В этом визите в Берлин цесаревичу пришлось выступить в роли посредника в некоторых довольно деликатных династических и дипломатических вопросах между Берлинским и Санкт-Петербургским дворами. Король Фридрих‑Вильгельм III вступил в брак с графиней Гаррах, получившей титул княгини Лигниц, графини Гогенцоллерн. В то же время принц Вильгельм предполагал вступить в брак с княжной Елизаветой Радзивилл, и король решил обратиться к императору Александру, как к старшему представителю Гольштейн‑Готторпского дома, с просьбой об адаптации княжны Радзивилл, чтобы сделать ее равноправной Гогенцоллернам. С этим намерением и вместе с тем извещением о своем собственном браке король отправил в Санкт-Петербург Николая Павловича. Александр благосклонно принял извещение о браке короля, но отказал в адаптации Радзивилл, и брак принца Вильгельма не состоялся. Великий князь с супругой покинули Берлин в январе 1825 года и только 13 (25) февраля прибыли в Санкт-Петербург.

Итоги заграничных путешествий

Заграничные путешествия способствовали выработке у Николая Павловича определенного отношения к отдельным западным странам, главным образом к Франции, Англии и Пруссии.

Поездки во Францию стояли в значительной степени в связи с той борьбой, какую заканчивала в это время Европа и оружием, и дипломатическими происками против Наполеона, и с теми реставрационными планами, какие к этому времени уже назревали. Николай Павлович принял участие в главных событиях того времени. Он участвовал в военных действиях 1813-1814 годов, в торжественном вступлении союзников в Париж. Тем не менее, прибыв туда, он попал в сферу тех происков и интриг, которые группировались вокруг вопроса о низложении Наполеона и восстановлении династии Бурбонов.

Второе пребывание Николая Павловича в Париже в 1815 году имело для него еще большее значение по тем впечатлениям, какие ему пришлось теперь здесь пережить. Это было время второй реставрации. Впервые младшие братья императора Александра приняли теперь личное участие в происходивших в Париже постоянных смотрах и парадах, долженствовавших иметь значение внушительной политической демонстрации и перед французским населением, и перед общественным мнением Европы. На смотру 29 августа в Вертю Николай Павлович впервые командовал 2-й бригадой 3-й гренадерской дивизии и вел Фанагорийский полк. К этому времени начал сказываться уже истинный характер той политики, какой был вдохновлен Венский конгресс, и император Александр ознакомил своего брата Николая с текстом задуманного им Священного Союза, сказав будто бы ему при этом: «Помните, что с сегодняшнего дня вы примкнули к нему. Мне хотелось бы думать, что со временем вы в свою очередь будете его твердой опорой».

В тоже время окружающие обратили внимание на особенность в поведении великих князей Николая и Михаила Павловичей. Во время своего пребывания в Париже император Александр как будто стыдился того, что он правитель России, относился с явной нелюбовью ко всему русскому и держался несколько заискивающего тона перед своими союзниками. В противоположность ему великие князья восхищались «всем тем, что есть русского», гордились памятью 1812 года, явно тяготились и относились с неприязнью к той пестрой толпе иностранцев, которая постоянно окружала Александра.

Еще во время первой своей поездки в Париж Николай Павлович познакомился с герцогом Орлеанским, впоследствии королем Людовиком‑Филиппом, и с госпожой де Сталь. На всю жизнь он сохранил любовь к французской культуре, но в его глазах это была прежде всего культура старой Франции и реставрации. И тем сильнее была его нелюбовь к новой Франции. После 1816 года Николаю Павловичу не довелось больше побывать в Париже, и то, что с этого времени здесь происходило, то, что подготовляло 1830 год и еще больше 1848 год, весь тот лихорадочный темп политической жизни, каким стала жить теперь Франция, пробуждал в нем только отрицательное отношение.

Столь же двойственное впечатление вынес Николай Павлович и от своего посещения Англии. Его поездка в Англию в 1817 году имела определенное политическое значение: предстояло упрочить соглашение между Россией и Англией, несколько поколебавшееся после Венского конгресса. Первый прием, оказанный Николаю Павловичу принцем-регентом, был довольно холодный. Но Николай Павлович обнаружил при этом много такта, сумел охранить свое достоинство и таким путем наладил более дружелюбные отношения, завоевал всеобщие симпатии своим обхождением. Пребывание в Англии дало ему возможность до известной степени ознакомиться с теми кружками русских англоманов-аристократов, к которым примыкал русский посланник при лондонском дворе князь Ливен и которые группировались главным образом около дочери графа С.Р. Воронцова, бывшей замужем за лордом Пемброк.

Высокий уровень английской культуры произвел на Николая Павловича сильное впечатление, и известного рода англоманство всегда оставалось ему присущим. Как и увлечение французской культурой, это англоманство носило, однако, чисто платонический характер. Политический строй Англии, не пробудил в нем глубокого интереса. 4 (16) января 1817 года цесаревич присутствовал на открытии парламента и вечером в тот же день был на заседании верхней палаты и согласительной между обеими палатами конференции. Но эти посещения не оставили в нем глубокое впечатление. Время его пребывания в Англии совпало к тому же с политическим возбуждением страны ввиду переживаемого в это время экономического кризиса. Особа самого принца-регента возбуждала к себе неприязненное отношение: его появление на улицах Лондона вызывало враждебные демонстрации. Те формы, в какие выливалось все это движение, политические собрания и митинги вызывали в Николае Павловиче определенное отрицательное к себе отношение. В его уме невольно напрашивалось при этом сопоставление с тем, с чем ему пришлось встретиться во Франции, когда Александр I ввел его в семью европейских государей как будущего защитника начал Священного Союза

Но если к Англии и Франции у Николая Павловича сложилось двойственное отношение, то его сердце вполне отдыхало, когда он попадал в Берлин. Здесь он чувствовал себя в своей среде, в близкой его сердцу атмосфере военного командования. И сам он был принят в Берлине сперва как дорогой гость, скоро окончательно как родной.

Еще задолго до первого посещения Николаем Павловичем Берлина, во время пребывания в 1809 году в Санкт-Петербурге королевы Луизы, у императрицы Марии Феодоровны явилась мысль о браке своего третьего сына с прусской принцессой Шарлоттой, что должно было упрочить династическую связь между русским и прусским дворами. В 1816 году состоялась их помолвка. В январе 1817 года император Александр и прусский король обменялись письмами, как бы подтверждающими решение об этом браке, и в Берлин был послан протоиерей Н.В. Музовский ознакомить принцессу с учением Православной Церкви и давать ей уроки русского языка. С этого времени Берлин – неизменный пункт остановки Николая Павловича во время его поездок за границу. В конце 1816 года он пробыл здесь около месяца, проведя все это время, за исключением, четырех дней 24-26 сентября и 6 октября, посвященных парадам и маневрам, почти исключительно в кругу королевской семьи в Шарлоттенбурге. К своему будущему тестю у него быстро устанавливается чисто сыновняя почтительность. С братом невесты, принцем Вильгельмом (впоследствии император Германский Вильгельм I) у него завязываются дружеские отношения.

В Берлине укрепилось его расположение к армии. «Здесь порядок, строгая безусловная законность, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого. Никто не приказывает прежде, чем не научится повиноваться. Никто без законного основания не становится вперед другого. Все подчиняется одной определенной цели, все имеет свое назначение», – так впоследствии Николай определял свое предпочтение военного начала гражданскому.

Благодаря поездке по некоторым губерниям России цесаревич получил наглядное представление о внутреннем состоянии и проблемах своей страны. Николай Павлович пришел к выводу, что страна находится в глубоком кризисе, обусловленном как длительными войнами, иноземным вторжением, так и отсталостью социально-экономической системы. К полученным ранее теоретическим знаниям, добавились личные наблюдения, подтверждающие убеждения в том, что крепостнические отношения тормозят экономическое развитие России. Кроме того, будущий император заключил, что несовершенство государственного, губернского, городского и земского административного управления приводит к многочисленным нарушениям, злоупотреблениям, неисполнением законов и указов на местах. Сдаланные Николаем выводы легли в основу его государственной деятельности.

Биографии

Михаил Андреевич Балугьянский

Михаил Андреевич Балугьянский, изначальная фамилия – Балудянский (26 сентября (7 октября) 1769 года, Фельсё-Ольсва, Королевство Венгрия – 3 (15) апреля 1847 года, Санкт-Петербург) – российский государственный деятель, правовед и экономист, первый ректор Императорского Санкт-Петербургского университета, сенатор (1839), тайный советник (1828), статс-секретарь (1827). Уроженец Венгрии, русин, сын греко-католического священника, Балугьянский получил образование первоначально в Венгерской королевской академии в Кашау (1797), а потом на юридическом факультете Венского университета (1789). После окончания университета он был приглашён в Гражданскую Академию (Гросс-Вардейн), где читал курсы политических наук, полицейского, торгового и финансового права. С 1796 года – доктор права и профессор Пештского университета. Руководил кафедрой истории, статистики, публичного и народного права. Приглашённый в 1803 году в Россию (вместе с П.Д. Лодием и В.Г. Кукольником), при преобразовании Санкт-Петербургской учительской семинарии в Учительскую гимназию, позднее – Педагогический институт, Балугьянский получил место преподавателя политической экономии. В июне 1804 года его пригласили принять участие в работах по систематизации законодательства. С 1806 года – начальник 4-го отделения Комиссии составления законов, с 1812 – начальник 5-го отделения этой комиссии. Занимался вопросами упорядочения и развития административного и финансового права, подготовил ряд предложений по реорганизации министерств, финансовой деятельности, полиции, своду положений публичного права, сельского законодательства. С 1813 года – декан философско-юридического факультета Главного педагогического института. Когда институт был преобразован, 8 мая 1819 года, в Санкт-Петербургский университет, Балугьянскому была предоставлена кафедра энциклопедии юридических и политических наук и политической экономии. При открытии университета Балугьянский был избран его ректором. Историк Санкт-Петербургского университета В.В. Григорьев приводит отзыв одного из слушателей Балугьянского: «Это был преподаватель одушевленный и увлекательный, со знаниями обширными и разнородными». В 1813-1817 годах Балугьянский преподавал юриспруденцию великим князьям Николаю и Михаилу Павловичам. C 1817 года – директор Комиссии погашения государственных долгов Министерства финансов. В октябре 1821 года в знак протеста против действий Д.П. Рунича и увольнения профессоров К.Ф. Германа, К.И. Арсеньева, А.И. Галича и Э.Б. Раупаха ушёл с поста ректора университета. Однако и в качестве профессора, как член конференции, производившей под председательством Рунича следствие над профессорами, Балугьянский на заседании конференции, где решался вопрос о виновности этих профессоров, подал заявление, «что редакция протоколов неверна, голоса условные присоединены к безусловным, иное вставлено, иное перетолковано составителями протоколов», а в заседании 8 ноября 1821 года так был потрясён инквизиционной формой предложения вопросов обвиняемым профессорам, что упал в обморок. Балугьянский оставил преподавание в университете, хотя числился его профессором до 1824 года. В 1826-1847 годах – начальник Второго отделения, наладил его работу. Ближайший сотрудник М.М. Сперанского в подготовке Полного собрания законов (в 1837 за эту работу возведён в дворянство с включением в герб цифры «XV», символизировавшей 15-томный Свод законов). Разработал теоретические положения по системе российского права, подготовил материалы по состоянию и совершенствованию законодательства, в т.ч. по уголовно-процессуальному праву; по личной просьбе Николая I подготовил 4-томный проект постепенной ликвидации крепостного права и по сельскому праву (ряд положений использован при проведении реформы П.Д. Киселёва). В 1845 году из-за болезни отошёл от дел. Умер в 1847 году Санкт-Петербурге от паралича легких, похоронен в Сергиевой пустыни. Награды: Орден Святого Александра Невского (14.04.1841), Орден Белого орла (29.01.1833), Орден Святого Владимира 2-й степени (04.02.1826), Орден Святой Анны 1-й степени (19.01.1828), Орден Святого Владимира 3-й степени (14.04.1819).

Павел Васильевич Голенищев-Кутузов

Граф (с 1832) Павел Васильевич Голенищев-Кутузов (1772-1843) – русский генерал, участник войны 1812 года и заграничного похода, санкт-петербургский военный генерал-губернатор (1825-1830).

Представитель древнего новгородского рода Кутузовых. Сын гвардии капитан-поручика Василия Петровича и его жены Марии Трифоновны. Получил домашнее образование. В 1782 году был формально зачислен на службу в Лейб-гвардии Конный полк вахмистром, в 1784 году получил чин корнета. Кроме того, в 1783 году получил звание пажа, а в 1788 году – камер-пажа, в этом качестве нёс службу при дворе Екатерины II. 17 (28) марта 1794 года произведён в поручики Конной гвардии. 17 (28) декабря 1796 года назначен флигель-адъютантом к императору Павлу I, в январе 1797 года произведён в секунд-ротмистры, а 5 (16) апреля 1797 года – в ротмистры. После этого Голенищев-Кутузов именным указом был назначен в распоряжение новороссийского губернатора, генерал-лейтенанта Бердяева, которому было поручено поселение и устройство в Новороссии «около Азовского моря, между Молочных вод и р. Берды» эмигрантов из революционной Франции; Голенищеву-Кутузову предписывалось докладывать императору о ходе дела. 17 (28) апреля 1798 года произведён в полковники. 29 марта (9 апреля) 1799 года ушёл в отставку, 2 (14) декабря 1800 года вновь поступил на военную службу в Конную гвардию, получив в возрасте 28 лет чин генерал-майора, а 23 декабря 1800 года (4 января 1801 года) переведён в Лейб-гвардии Гусарский полк. Причастен к заговору, приведшему к убийству императора Павла 11 (23) марта 1801 года. В эту ночь Голенищев-Кутузов арестовал шефа своего полка, генерал-лейтенанта А. С. Кологривова. 16 (28) марта 1801 года назначен командиром Кавалергардского полка.

16 (28) мая 1803 года назначен шефом вновь сформированного Белорусского гусарского полка. За отличное состояние полка в 1806 году получил «высочайшее благоволение» от Александра I. Командовал своим полком в боях с турками в 1806-1807 годах в корпусе генерала Милорадовича. Участвовал в занятии Ясс (16 (28) ноября 1806 года), во взятии Бухареста (13 (25) декабря 1806 года) и в преследовании турецких войск к Журже, затем в сражениях под Турбатом (5 (17) марта 1807 года) и под Журжей (6 (18) марта 1807 года). Особенно отличился во время осады Измаила, когда 7 (19) июня 1807 года (12 (24) июля 1807 года) со своим полком отбил вылазку турецкого гарнизона из крепости, при этом получил пулевые ранения в ногу и руку; за храбрость 5 (17) августа 1807 года удостоен ордена Святого Георгия 3-го класса. С 9 (21) декабря 1807 года по 2 (14) февраля 1809 года был в отставке на излечении. Из-за этого его старшинство в чине генерал-майора считалось с 16 февраля 1802 года, а не с декабря 1800 года. Вернувшись на службу, был назначен в свиту императора.

14 (26) февраля 1810 года назначен обер-полицмейстером Санкт-Петербурга и 30 августа (11 сентября) 1810 года пожалован в генерал-адъютанты. Через полтора года (24 сентября (6 октября) 1811 года) он по собственному прошению был уволен с этой должности, оставаясь генерал-адъютантом. За деятельность во время своего пребывания в чине обер-полицмейстера он был награждён орденом Святой Анны 1-й степени, а при отставке с этой должности – бриллиантовыми знаками к этому ордену.

Летом 1812 года Голенищев-Кутузов сопровождал императора при поездке в Вильно и был оставлен при штабе 1-й Западной армии. Участвовал в сражении при Островно 14 (26) июля 1812 года, где был ранен, после чего вернулся в Санкт-Петербург. В свите императора ездил в Або, где Александр I заключил союз с шведским наследным принцем Бернадотом, фактическим правителем Швеции. После занятия французами Москвы Голенищев-Кутузов по распоряжению императора собрал из ямщиков Тверской и Новгородской губерний (3747 конников) Ямской конный казачий полк и конную артиллерийскую полуроту. Эти формирования предназначались для прикрытия Санкт-Петербурга в числе прочих войск. Из-за пленения французами генерала Ф.Ф. Винцингероде занял его место командира кавалерийского отряда, прикрывавшего дорогу из Москвы в Санкт-Петербург, и успешно действовал против неприятеля. После ухода французов из Москвы отряд Голенищева-Кутузова действовал вместе с казаками атамана Платова против правого (северного) крыла отступающего неприятеля с целью открыть сообщение Главной армии с корпусом Витгенштейна. Нагнав французскую армию усиленными маршами, отряд Голенищева-Кутузова на переправе через р. Вопь и возле г. Духовщина 2 (14) октября 1812 года разбил французский отряд, захватил в плен многих офицеров, включая дивизионного генерала Сансона, и более 500 нижних чинов. После переправы Наполеона через Березину отряд Голенищева-Кутузова выдвинулся через Докшицы на Вильну, 20 ноября (2 декабря) 1812 года нагнал арьергард 6-го (баварского) корпуса под командованием генерала Вреде, разбил его и взял в плен до 200 офицеров и более 1000 солдат. Следуя впереди корпуса Витгенштейна в направлении на Вильно и Ковно, занял Тильзит. Соединившись с разбитым отрядом генерал-майора Властова, отступил к главным силам Витгенштейна. 25 декабря 1812 года (6 января 1813 года) занял Кенигсберг, где взял в плен более 9000 солдат противника, а 31 декабря 1812 года (12 января 1813 года) захватил Эльбинг. За свои действия во время Отечественной войны был награждён в 1813 году орденом Святого Владимира 2-й степени.

В начале 1813 года Голенищев-Кутузов был отозван в Главную квартиру Александра I. В сражениях под Лютценом, Бауценом, Дрезденом и Кульмом лично передавал приказания императора войскам. За отличия был произведён 15 (27) сентября 1813 года в генерал-лейтенанты. В 1813 году он получил австрийский орден Леопольда, прусский Орден Красного орла 1-й степени, баварский Военный орден Максимилиана Иосифа и шведский орден Меча. За храбрость, проявленную в сражении под Лейпцигом («Битве народов», 4-6 (16-18) октября 1813 года), был награждён золотой саблей с алмазами и надписью «За храбрость». После этой битвы 7 (19) октября 1813 года был отправлен Александром I с донесением о победе в Санкт-Петербург, где получил от императрицы в подарок бриллиантовый перстень с изображением на нём дат 4, 5 и 6 октября. Возвратившись в ставку императора, в кампании 1814 года участвовал в сражениях при Бриенне, при Ла-Ротьере, при Арси-сюр-Обе, при Фер-Шампенуазе и во взятии Парижа, после которого был отправлен Александром I в Санкт-Петербург с донесением о занятии французской столицы. Голенищев-Кутузов, прибыв 13 (25) апреля 1814 года в Санкт-Петербург с донесением о взятии Парижа, стал «вестником славы», с ликованием встреченным всем русским обществом.

После войны был назначен членом новоучреждённого «Комитета о раненых». Сопровождал императора в поездках к действующей армии в Европу, на заседания Венского конгресса и на огромный смотр российских войск при Вертю 29 августа (10 сентября) 1815 года перед возвратом армии в Россию. С мая 1816 года по апрель 1817 года сопровождал великого князя Николая Павловича (будущего императора Николая I) в его путешествии по России и за границей. По возвращении был награждён орденом Святого Александра Невского. В январе 1823 года был назначен главным директором военно-учебных заведений и Царскосельских лицея и Воспитательного дома, а также членом Совета о военных училищах. В 1825 году назначен членом Совета при Императорском воспитательном обществе благородных девиц. К 1825 году относится отмеченный современниками его служебный конфликт с Великим князем Константином Павловичем, его непосредственным начальником по «вертикали» руководства военно-учебными заведениями. Недоразумение было связано с нарушением порядка субординации – обращением одного из подчинённых Голенищева-Кутузова непосредственно к великому князю. Кутузов подал прошение об отставке, однако после обмена рядом вежливых писем конфликт был исчерпан. После убийства во время восстания декабристов графа Милорадовича, военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга, Голенищев-Кутузов занял его пост с 15 (27) декабря 1825 года (27 декабря 1825 (8 января 1826) года утверждён в должности), а 28 декабря 1825 (9 января 1826 года) назначен членом Государственного совета. Оставался в должности генерал-губернатора по 19 февраля (3 марта) 1830 года. Будучи генерал-губернатором, он начал строительство зданий Технологического и Лесного институтов, Сената и Синода, Александринского театра. При нём был построен ряд мостов через реки и каналы Санкт-Петербурга: Банковский, Большой Конюшенный, Египетский, Львиный, Старообрядческий, Ново-Кирпичный, 2-й Инженерный, Мало-Крестовский, Молвинский Уральский (Винный), Адмиралтейский (Галерный), Горбатый, Офицерский (Гаванский), Новый Чугунный, Расстанный, Курский (Шмелёв), Воздвиженский, Кузнечный (Владимирский), Бассейный, Госпитальный, Песочный (Шлюзный), 4-й Таракановский; начат строительством Тройной мост. Был включён императором Николаем I в «Комиссию для изысканий о злоумышленных обществах», расследовавшую восстание декабристов. С его деятельностью в этом качестве связан известный исторический анекдот, переданный князем П. В. Долгоруковым. На очной ставке декабристов П.И. Пестеля и С.Г. Волконского Голенищев-Кутузов не удержался и сказал: «Удивляюсь, господа, как вы могли решиться на такое ужасное дело, как цареубийство?» Пестель тут же ответил: «Удивляюсь удивлению именно Вашего превосходительства, Вы должны знать лучше нас, что это был бы не первый случай». Кутузов (некогда участвовавший в заговоре, который привёл к убийству императора Павла) побледнел и позеленел, а Пестель повернулся к остальным членам комиссии и добавил: «Случалось, что у нас в России за это жаловали Андреевские ленты!». Голенищев-Кутузов лично руководил казнью пятерых декабристов 13 (25) июля 1826, отправив о ней Николаю I отчёт: Экзекуция кончилась с должной тишиной и порядком как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и неумении устраивать виселицы, при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьёв-Апостол – сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть – о чём моему императорскому величеству всеподданнейше доношу. В литературе, посвящённой казни декабристов, часто отмечается, что именно Голенищев-Кутузов, старшее должностное лицо во время казни, не стал придерживаться обычая, запрещающего повторно вешать казнимых, сорвавшихся во время исполнения приговора.

22 августа (3 сентября) 1826, при коронации императора Николая I, пожалован в генералы от кавалерии. 14 (26) декабря 1826 уволен от должности главного директора военно-учебных заведений с оставлением права ношения мундира кадетских корпусов. При отставке по прошению с поста Санкт-Петербургского генерал-губернатора 19 февраля (3 марта) 1830 Голенищев-Кутузов получил «Высочайший рескрипт» с благодарностью, а 5 (17) апреля 1830 был награждён орденом Св. Андрея Первозванного – высшей наградой Российской империи. Был членом Попечительского совета заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге (1828-1830). Летом 1831 года был отправлен императором в Нижний Новгород для принятия мер по недопущению срыва Нижегородской ярмарки от эпидемии холеры, охватившей в том году многие губернии России. Летом следующего, 1832 года от холеры умерла жена Кутузова. 8 (20) ноября 1832 Голенищев-Кутузов был возведён в графское Российской империи достоинство. В 1832-1841 граф Кутузов занимает пост председателя Совета военно-учебных заведений. С 20 апреля (2 мая) 1839 года он находился в отпуске по болезни, с сохранением всех окладов получаемого им содержания. 16 (28) апреля 1841 года, в день бракосочетания наследника престола Великого князя Александра Николаевича, граф Голенищев-Кутузов был награждён орденом Святого Владимира 1-й степени. Последнее выступление Кутузова в Государственном совете состоялось 30 марта (11 апреля) 1842 года.

Умер от воспаления легких в Санкт-Петербурге 5 (17) ноября 1843 года в возрасте 71 года. На отпевании в церкви Двенадцати апостолов при Главном управлении почт и телеграфов присутствовал император, за гробом шёл Кавалергардский полк. Похоронен в своём имении в селе Шубино Корчевского уезда Тверской губернии, в склепе под храмом великомученика Димитрия Солунского рядом с прахом его жены.

Примечания:

[1] Перед отъездом своей дочери Фридрих-Вильгельм снабдил генерала Натцмера особой письменной инструкцией, содержание которой наглядно доказывает отрицательные выгоды, добытые Россией от политики, поставившей ее с 1815 года во главе реакции в Европе. В каждой строчке этой инструкции проглядывает недоверие к России и высказывается полное сомнение в бескорыстии политических намерений императора Александра. Так продолжалось до 1854 года, а между тем, сами же наши союзники открыто открещивались от дружеских услуг, навязываемых Европе творцом священного союза, а затем и его премником:

Инструкция, врученная королем Натцмеру, заключалась в следующем:

«Наши политики того мнения, что следует употребить с нашей стороны всевозможные усилия, чтобы не допустить войны между Россией и Портой и тем отклонить всеобщую войну.»

«Относительно революционного движения в Пруссии следует сказать, что нужно предоставить людям думать все, что им вздумается, лишь бы они повиновались и платили. Серьезного ничего нет. Есть основания предполагать, что император делает столько шуму из этого революционного духа лишь для того, чтобы было чем оправдать громадный состав своей армии. В таком смысле он высказался Пруссии и Австрии.»

«Относительно образования ландвера – сказать правду. Убедить императора, что вся наша военная система основана на оборонительных целях. Для других целей наши силы не достаточны – у нас под ружьем не более 110 000 человек, но в случае нападения мы можем располагать четырехсоттысячной армией и даже больше:»

«Истинная цель императора заключается, конечно, в желании быть посредником в Европе и через это играть первую роль, а чтобы иметь возможность угрожать, он намерен сохранить свои многочисленные армии».

Но прусское правительство не довольствовалось этим. Генерал Гральман, стоявший во главе прусского генерального штаба, снабдил Натцмера еще следующими вопросными пунктами, которые, без всякого сомнения, приличнее было бы ставить Наполеону перед нашествием 1812 года в момент бракосочетания дочери прусского короля с вероятным наследником престола:

«Может быть,- пишет Гральман,- вам удастся узнать кое-что о следующем:

1) Поддерживается ли еще у Риги предмостное укрепление?

2) Будут ли вновь отстроены рижские форштаты, окружающие крепость, и в каком отдалении от укреплений?

3) приступили ли действительно к укреплению Пскова и что именно сделано в этом отношении?

4) В каком положении находятся древние укрепления Новгорода?

5) В каком положении находятся Нарва и Ивангород?

Натцмер отвечал по поводу сделанных ему вопросов:

«Рижская крепость поддерживается крайне дурно. Предмостное укрепление новое и потому содержится лучше прочих укреплений Но оно расположено неудовлетворительным образом. На русском берегу предместья вновь отстроены, но в расстоянии лишь 800 шагов от крепостных верхов. На противоположном берегу воспрещено вновь возводить их. У Зокгольма, около Риги, Двину можно перейти вброд. С немецкой стороны весьма легко бомбардировать город. Все бруствера так низки, что на них можно взобраться без помощи лестниц. Цитадель не снабжена лучшими веревками. Широкий водяной ров с одной стороны и Двина с другой стороны и Двина с другой стороны представляют собой лучшую защиту города. Один французский инженер, недавно посланный императором в Ригу для осмотра ее и изыскания способов для лучшей обороны города, как говорят, ответил ему: «Sire, la nature y a tout fait, l’art a tout gate».

Натцмер не позабыл также о Новгороде и на поставленный ему четвертый вопрос доносил в Берлин уже впоследствии, что там не осталось и следов прежних укреплений.

Король поблагодарил Натцмана за доставленные им интересные сведения. И все это писалось в то время, когда Натцмер собирался сказать императору: «Sire, nous amenons, ce que nous avons de plus cher et de plus precieux» (франц. Сир, мы приносим то, что нам дороже и дороже).

[2] Александр I. Манифест. Об обручении Великого Князя Николая Павловича с Принцессою Шарлотою, Дщерию Короля Прусского // Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. – СПб.: Типография II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830. – Т. XXXIV, 1817, № 26939. С. 421-424.

[3] Александр I. Манифест. О бракосочетании Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Павловича с Дщерию Его Величества Короля Прусского, нареченную Великою Княжною Александрою Федоровною // Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. – СПб.: Типография II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830. – Т. XXXIV, 1817, № 26951. С. 438

[4] Великий князь Михаил Павлович по окончании путешествия по России 1 (13) ноября 1817 года, также приехал в Москву, в сопровождении своего ментора генерала И.Ф. Паскевича. Император Александр Паскевича начальником 2-й гвардейской пехотной дивизии, но Ивану Федоровичу еще не скоро пришлось вступить в командование гвардейскими войсками. В марте 1818 года началось заграничное путешествие великого князя, окончившееся только в следующем году; Паскевич снова ему сопутствовал.