Император Рыцарь (Imperator Eques). Отечественная война 1812 года и император Александр I

Гвардии-полковник 02.11.2021 5

В избранноеВ избранномRemoved 4

Доброго времени суток, дорогие друзья!
В преддверии публикации главы об участии Наследника цесаревича Николая Павловича в Отечественной войне 1812 года и заграничных походах русской армии 1813-1815 годов размещаю статью о политике императора Александра I и формировании идеи Отечественной войны в ходе военных действий. Статья подготовлена на основании ряда исторических источников, но в целях экономии времени и дабы не перегружать статью постраничные ссылки на данные источники не приводятся. Для визуализации событий и личностей в статье приведены иллюстрации и карты.

Отечественная война 1812 года и император Александр I

«Император Александр I с Великими князьями»

Император Александр I понимал неотвратимость войны с могущественной Францией. Беседуя с французским послом в Петербурге Арманом де Каленкуром, он говорил: «Если император Наполеон начнет против меня войну, возможно и даже вероятно, что он нас победит, если мы примем бой, но это победа не принесет ему мира. Испанцев нередко разбивали в бою, но они не были ни побеждены, ни покорены. Однако они находятся от Парижа не так далеко, как мы, у них нет ни нашего климата, ни наших ресурсов. Мы постоим за себя. У нас большие пространства, и мы сохраняем хорошо организованную армию. Даже победителя можно заставить согласиться на мир… если военная судьба мне не улыбнется, я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свою территорию и подпишу в своей столице соглашение, которое все равно будет только временной передышкой…». В апреле 1812 года император убыл к войскам, находящимся в Вильно.

Вечером 11 (23) июня 1812 года разъезд Лейб-гвардии Казачьего полка в трёх верстах вверх по реке Неман, неподалёку от Ковно, заметил подозрительное движение на противоположном берегу. Когда совсем стемнело, через реку с возвышенного и лесистого берега на русский берег на лодках и паромах переправилась рота французских сапёров, произошла первая перестрелка. После полуночи 12 (24) июня 1812 года по четырём наведённым выше Ковно мостам началась переправа французских войск через пограничный Неман.

Мазуровский Виктор Викентьевич «Переход армии Наполеона через Неман»

В 6 часов утра 12 (24) июня 1812 года авангард французских войск вошёл в российскую крепость Ковно. Началась Отечественная война (Отечественная война 1812 года, во французской историографии – Русская кампания 1812 года (франц. Campagne de Russie 1812) – война между Российской и Французской империями на территории России 12 (24) июня – 14 (26) декабря 1812 года. Итогом войны стала победа России и почти полное уничтожение армии Наполеона).«Великая армия» Наполеона насчитывала свыше 440 тысяч человек и имела второй эшелон, в котором было 170 тысяч человек. «Великая армия» включала в свой состав войска всех покоренных Наполеоном стран Западной Европы (французские войска составляли лишь половину ее численности). Ей противостояли три далеко отстоящие друг от друга русские армии общей численностью 220 тысяч человек. Первоначально против Наполеона действовали только две из них – 1-я, под командованием генерала от инфантерии Михаила Богдановича Барклая-де-Толли, прикрывавшая петербургское направление, и 2-я, под командованием генерала от инфантерии Петра Ивановича Багратиона, сосредоточенная на московском направлении. 3-я армия генерала от кавалерии Александра Петровича Тормасова прикрывала юго-западные границы России и начала военные действия уже в конце войны.

Вечером 12 (24) июня император Александр I находился на балу у Беннигсена в Вильне, где ему и доложили о вторжении Наполеона. Сразу же по получении известия о вторжении неприятеля в рескрипте фельдмаршалу Н.И. Салтыкову от 13 (24) июня 1812 года император заявил: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве Моем». В воззвании к войскам при отступлении к Дрисскому лагерю царь сообщил: «Я всегда буду с вами и никогда от вас не отлучусь». Но категорически против пребывания Государя при армии был Государственный секретарь Александр Семёнович Шишков.

Александр Семёнович Шишков

Не рассчитывая в одиночку убедить царя покинуть армию, он обратился за поддержкой к министру полиции А.Д. Балашову и А.А. Аракчееву, после чего в коллективном письме к царю от 30 июня 1812 года подробно аргументировал свою позицию. Необходимость отъезда Александра в столицу в письме в первую очередь объяснялась военной обстановкой. Присутствие царя сковывало действия командующего 1-й армией М.Б. Барклая де Толли перед лицом наступающего противника: «Государь Император, находясь при войсках, не предводительствует ими, но предоставляет начальство над оными военному Министру, который хотя и называется Главнокомандующим, но в присутствии Его Величества не берет на себя в полной силе быть таковым с полною ответственностию». Но главным А.С. Шишков считал присутствие императора в Санкт-Петербурге: «Государь и отечество есть глава и тело: едино без другого не может быть ни здраво, ни цело, ни благополучно». Поэтому «самая внутренность Государства, лишенная присутствия Государя Своего и не видя никаких оборонительных в ней приуготовлений, сочтет себя как бы оставленною и впадет в уныние и расстройство, тогда, когда бы, видя с собою Монарха Своего, она имела сугубую надежду: первое на войски, второе на внутренние силы, которые, без всякого сомнения, мгновенно составятся окрест Главы Отечества, Царя».

Алексей Андреевич Аракчеев

Главный идеолог Отечественной войны Шишков с самого начал стремится представить войну не как столкновение двух армий или двух государей. Во французах он видел не только военную, но культурную угрозу для всего русского народа, поэтому и война с ними это не сугубо военное, но и общенародное дело. И царь должен стоять во главе всей нации, а не только ее армии. Он должен быть символом национального единства наряду с такими общенародными ценностями, как вера и Отечество. Через них и должна в первую очередь выражаться идея Отечественной войны. Царь не воин, а народный вождь. Это давало Александру возможность обрести для себя новую роль, когда стало ясно, что роль полководца он сыграть не сможет.

Александр Дмитриевич Балашов

13 (25) июня 1812 года император Александр предпринял последнюю попытку предотвратить кровопролитную войну и направил с собственноручным письмом к Наполеону министра полиции генерал-адъютанта А.Д. Балашова. Вместе с тем государь поручил ему подтвердить Наполеону еще словестно, что если он намерен вступить в переговоры, то они могут начаться сейчас с одним, но непременным условием, то есть чтобы армии его отошли за границу, в противном случае император давал слово, что, пока хоть один вооруженный француз будет находиться в России, он не скажет и не выслушает ни одного слова о мире. Александр заметил еще Балашову: «Хотя, впрочем, между нами сказать, я и не ожидаю от сей присылки прекращения войны, но пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что починаем ее не мы». Пока, все армии были целы, все солдаты живы, и генералы занимали свои места не на поле боя, а в своих военных частях. Но все приготовления к войне были сделаны, и миссии переговорщиков ничего не давали, не было уже возможности сохранить армии, земли. Наполеон стремился как можно быстрее начать свое главное генеральное сражение.

Балашов, как пишет Евгений Тарле, «уже на рассвете прибыл к аванпостам французской армии в местечко Россиены. Французские гусары проводили его сначала к Мюрату, а потом к Даву, который весьма грубо, невзирая на протест, отнял у Балашова письмо Александра и послал его с ординарцем к Наполеону». На другой день Балашову, в расположении французской армии, было объявлено, чтобы он передвигался вместе с корпусом Даву к Вильне. Принят же Балашов был императором Наполеоном лишь после того, как французская армия вошла в Вильно, и аудиенция состоялась в том же помещении, в котором ранее находился император Александр. Все было сделано так, чтобы показать, что без всяких сражений Наполеон занял не только земли Российской империи, но и кабинет самого императора Александра. «Только 17 (29) июня, Балашов попал, таким образом, в Вильну, а на другой день, 30 июня, к нему пришел камергер Наполеона граф Тюренн, и Балашов явился в императорский кабинет. «Кабинет сей был та самая комната, из которой пять дней тому назад император Александр I изволил меня отправить» – продолжает Тарле.

Тем временем, через четыре дня после вторжения в Россию 16 (28) июня 1812 года французские войска заняли Вильно. 26 июня (8 июля) они вошли в Минск.

Встреч с Наполеоном у Балашова в один день, 18 (30) июня 1812 года, было две. «Мне жаль, что у императора Александра дурные советники, – так начал Наполеон. – Чего ждет он от этой войны? Я уже овладел одной из его прекрасных провинций, даже еще не сделав ни одного выстрела и не зная, ни он, ни я, почему мы идем воевать». Конечно, победы Наполеона, которые предшествовали 1812 году, заставляли французские войска стремиться к бою, и как можно быстрее хотели, чтобы произошло генеральное сражение. Да и войска армии Наполеона были огромны. «Я сделал большие приготовления, и у меня в три раза больше сил, чем у вас. Я знаю так же, как и вы сами, может быть, даже лучше, чем вы, сколько у вас войск. У вас пехоты 120 тысяч человек, а кавалерии от 60 до 70 тысяч. Словом, в общем меньше 200 тысяч. У меня втрое больше». Дальше Наполеон плохо скрыл свое раздражение по поводу отступления Барклая от Вильны. Ему хотелось, чтобы Барклай оставался на месте, а он бы мог разгромить его немедленно, и это бы очень устроило Наполеона. «Я не знаю Барклая де Толли, но, судя по началу кампании, я должен думать, что у него военного таланта немного. Никогда ни одна из ваших войн не начиналась при таком беспорядке», приводит слова Наполеона Тарле. Вспомнил Наполеон и Аустерлицкое сражение. Об успехах в этой кампании Наполеон высказался так: «Со времени Петра I, с того времени, как Россия – европейская держава, никогда враг не проникал в ваши пределы, а вот я в Вильне, я завоевал целую провинцию без боя. Уж хотя бы из уважения к вашему императору, который два месяца жил в Вильне со своей главной квартирой, вы должны были бы ее защищать! Чем вы хотите воодушевить ваши армии, или, скорее, каков уже теперь их дух? Я знаю, о чем они думали, идя на Аустерлицкую кампанию, они считали себя непобедимыми. Но теперь они наперед уверены, что они будут побеждены моими войсками». Но Балашов, несмотря на все претензии и упреки, высказанные императором Наполеоном, все же говорит о том, что эта война для французской армии будет тяжёлым испытание, и результат может быть совсем не тем, на который надеется император Наполеон. Балашов, возражая, сказал: «Так как ваше величество разрешает мне говорить об этом предмете, я осмеливаюсь решительно предсказать, что страшную войну предпринимаете вы, государь!». Раздражение началом войны, и отступление русской армии без боя, все заставляет Наполеона вспоминать все новые и новые претензии к императору Александру. Имея от своих шпионов самую детальную информацию, говорит Наполеон и о сановниках Александра, о всех придворных интригах Петербурга и Павловска. Наполеон высказался и о самом императоре Александре: «После того как он был побит при Аустерлице, после того как он был побит под Фридландом, – одним словом, после двух несчастных войн, – он получает Финляндию, Молдавию, Валахию, Белосток и Тарнополь, и он еще недоволен…». Не были забыты в разговоре и союзники России в войне против Наполеона: «Англия не даст денег России, у нее самой денег нет. Швеция и Турция при удобном случае все-таки еще нападут на Россию». Вспоминает Наполеон и остальных генералов русской армии: «Генералов хороших у России нет, кроме одного Багратиона. Беннигсен не годится: как он себя вел под Эйлау, под Фридландом! <…> Я слышу, что император Александр сам становится во главе командования армиями? Зачем это? Он, значит, приготовил для себя ответственность за поражение. Война – это мое ремесло, я к ней привык. Для него это не то же самое. Он – император по праву своего рождения; он должен царствовать и назначить генерала для командования». На этом аудиенция закончилась. Балашов вернулся и доложил Александру о разговоре с Наполеоном.

Почти сразу же по вторжении Наполеона в Россию наследный принц Швеции и бывший наполеоновский маршал Жан Батист Бернадот в письме к Александру, предлагая вооружить местных жителей «по примеру испанцев», писал, что, если даже придется отступать, «Ваше Величество одним только желанием легко может восполнить потери посреди своей империи, окруженный подданными, которые Вас любят и которые только и стремятся к тому, чтобы обеспечить Ваше счастье и Вашу славу, в то время как император Наполеон удален от своего государства и ненавидим всеми народами, которые он подчинил своему ярму и которые видят в нем только предвестника разрушения». Отвечая на это письмо, Александр полностью соглашался с ролью лидера нации: «Решившись продолжать войну до конца, я должен думать о создании новых военных резервов. Для этой цели мое присутствие внутри империи необходимо для того, чтобы электризовать умы и заставить их принести новые жертвы».

Разгадав замысел Наполеона разобщить русские первую и вторую армии и разгромить их поодиночке, русское командование начало планомерный отвод их для соединения. Вместо поэтапного расчленения противника французские войска были вынуждены двигаться за ускользающими русскими армиями, растягивая коммуникации и теряя превосходство в силах. Отступая, русские войска вели арьергардные бои.

9 (21) июля 1812 года Александр I писал М.Б. Барклаю де Толли: «Я решился издать манифест, чтобы при дальнейшем вторжении неприятелей воззвать народ к истреблению их всеми возможными средствами и почитать это таким делом, которое предписывает сама вера». За этим последовало два манифеста, подготовленных Государственным секретарем А.С. Шишковым: воззвание к Москве и манифест о всеобщем ополчении. В них уже содержались основные положения Отечественной войны. В обращении к москвичам говорилось: «И так да распространится в сердцах знаменитого Дворянства Нашего и во всех прочих сословиях дух той праведной брани, какую благословляет Бог и православная наша церковь; да составит и ныне сие общее рвение и усердие новыя силы, и да умножится оныя, начиная с Москвы, во всей обширной России!» и далее определено место царя в этой войне: «Мы не умедлим Сами встать посреди народа своего в сей Столице и в других Государства Нашего местах».

В следующем манифесте перечисляются все силы, участвующие в Отечественной войне: «Благородное дворянское сословие! Ты во все времена было спасителем Отечества; Святейший Синод и духовенство! вы всегда теплыми молитвами своими призывали благодать на главу России; народ русский! Храброе потомство храбрых Славян! ты неоднократно сокрушало зубы устремившихся на тебя львов и тигров; соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках, никакия силы человеческие вас не одолеют».

Идея Отечественной войны, предложенная А.С. Шишковым, начала обретать реальные очертания во время его пребывания императора Александра I в Москве 11-18 (23-30) июля 1812 года. Как вспоминал государственный деятель, поэт П.А. Вяземский, «с приезда государя в Москву война приняла характер Отечественной войны». Мемуарист имеет в виду встречу царя с дворянством и купечеством в Слободском дворце, когда «все было решено, все было готово, чтобы на деле оправдать веру царя в великодушное и неограниченное самопожертвование».

Для того чтобы оценить значение этого события, необходимо учесть, что, во-первых, позади был длительный период крайней непопулярности Александра I среди дворянства, и, во-вторых, московское дворянство, как известно, всегда отличалось некоторой оппозиционностью. Когда при первом известии о переправе Великой армии через Неман Александр произнес свою известную фразу: «Я не примирюсь, покуда хоть один неприятельский воин будет оставаться в нашей земле», и потом эта фраза, многократно варьируясь, повторялась в официальных и неофициальных документах, царь, видимо, еще не очень хорошо представлял, на какие силы он может рассчитывать. Для этого прежде всего необходимо было вступить в диалог с обществом. Поэтому формирование идеи Отечественной войны в июле 1812 года было в первую очередь направлено на поворот общественного мнения от оппозиции к сотрудничеству. Тогда Александру это представлялось вполне реальным. В письме к сестре Екатерине Павловне из Москвы царь писал: «Мое пребывание здесь не было бесполезным. Правительство Смоленска мне предоставило 20.000 человек, правительство Москвы – 80.000. Настроение умов превосходно».

Императору Александру I встреча с «народом» в лице московского дворянства и купечества позволила обрести для себя новую роль – вождя Отечественной войны. Теперь от него не требовалось специальных военных талантов, необходимых полководцу. И если раньше их отсутствие вызывало у царя ощущение собственной неполноценности и вселяло неуверенность в себе, то теперь он с высоты своего нового предназначения мог смело об этом говорить. В разговоре с французской писательницей мадам де Сталь, состоявшемся по возвращении царя из Москвы в Петербург, Александр выразил сожаление, что он «не обладает талантом полководца. Я отвечала, – пишет Сталь, – на это признание, исполненное благородной скромности, что государей на свете меньше, чем полководцев, и что поддерживать своим примером дух нации значит одержать величайшую из побед – ту, какой до сих пор никто не одерживал».

Противопоставление монарха и полководца было неслучайным. В основе его лежало убеждение, что власть и сила Наполеона целиком обусловлены его полководческим талантом, и европейские монархи, не пользующиеся любовью своих народов, не в силах ему сопротивляться. Во всей Европе только испанский народ оказался в состоянии противостоять французам, но в Испании нет государя, который мог бы придать стихийности Отечественной войны организованный характер и тем самым довести дело до полной победы. Монарха, пользующегося Отечественной любовью и не собирающегося складывать оружие перед Бонапартом, европейское общественной мнение стремилось увидеть в Александре I.

Тем временем Наполеон стремился не допустить соединения русских армий. 8 (20) июля 1812 года французы заняли Могилев и не дали русским армиям соединиться в районе Орши. Только благодаря упорным арьергардным боям и высокому искусству осуществленного маневра русских армий, сумевших расстроить планы противника, они 22 июля (3 августа) 1812 года соединились под Смоленском, сохранив боеспособными свои основные силы. Здесь же произошло первое большое сражение Отечественной войны 1812 года.

Смоленское сражение шло три дня: 4-6 (16-18) августа 1812 года. Русские полки отразили все атаки французов и отступили только по приказу, оставив врагу горящий город. С войсками его покинули и почти все жители. После боев за Смоленск соединенные русские армии продолжили отход в направлении на Москву.

Александр Юрьевич Аверьянов «Сражение за Смоленск. Атака русской пехоты у стен Смоленского кремля 5 (17) августа 1812 года»

Петер фон Гесс (1846) «Сражение при Смоленске 5 (17) августа 1812 года»

В свое время оставив армию, император не назначил общего главнокомандующего. При этом после отступления из Смоленска отношения между Багратионом и Барклаем-де-Толли с каждым днём становились всё напряжённее. Отсутствие единоначалия могло привести к катастрофическим последствиям. Для решения вопроса был учреждён Чрезвычайный комитет, и 5 (17) августа на его заседании единогласно главнокомандующим был утверждён генерал от инфантерии Кутузов.

Михаил Богданович Барклай-де-Толли

Пётр Иванович Багратион

Михаил Илларионович Кутузов

Будучи сторонником «скифской войны», Александр I отстранил от командования разработавшего эту стратегию, но не пользовавшегося поддержкой общественного мнения М.Б. Барклая‐де‐Толли[1] и назначил командующим лично неприятного ему М.И. Кутузова, но только после того, как убедился, что он продолжит реализацию именно этой стратегии. Более того, Александр наделил полководца огромными полномочиями – командованием всеми армиями и всей полнотой гражданской власти в охваченных войной губерниях с присвоением звания фельдмаршала и титула Светлейшего князя.

17 (29) августа 1812 года Кутузов в Царёво-Займище принял армию. В этот день французы вошли в Вязьму. Кутузов сформировал свой штаб, используя штабы 1-й и 2-й Западных армий. Генерал от кавалерии Беннигсен был определён на должность начальника главного штаба Кутузова, генерал-квартирмейстером всех армий стал М.С. Вистицкий, его помощником – К.Ф. Толь, дежурным генералом – полковник П.С. Кайсаров.

10 (22) августа 1812 года Александр отправился в Або для личных переговоров с Бернадотом. По пути он ненадолго остановился в Гельсингфорсе, где в разговоре с военным министром И.А. Эренстремом изложил свое понимание Отечественной войны. Во-первых, Отечественная война не является войной европейской, а, следовательно, ведется не в международных интересах и не связана с теми обязательствами, которые русское правительство берет на себя по отношению к другим правительствам. Во-вторых, Отечественная война может быть только навязанной и вынужденной, а, следовательно, правительство не может нести за нее ответственность. И в-третьих, народная война исключает даже мысль о мирных переговорах с противником. Таким образом, фраза Александра, брошенная им в самом начале войны о том, что он не примирится с Наполеоном, пока хотя бы один вражеский солдат будет находиться на территории России, приобретала прочный идеологический фундамент. В этой же беседе с Эренстремом Александр в очередной раз заверил, что не подпишет мирного договора с Наполеоном «даже на берегах Волги». Постепенно это фраза приобретала все большие пространственные очертания и внешнюю народность. Вернувшись из Або в Петербург, в разговоре с представителем британского правительства Р. Вильсоном, состоявшемся незадолго до Бородинского сражения, Александр к уже ставшим крылатыми словам прибавил: что «он лучше отрастит бороду до пояса и будет есть картофель в Сибири».

По требованию императора Александра I, исходя из настроения армии, жаждавшей дать неприятелю бой, главнокомандующий Кутузов решил, опираясь на заранее избранную позицию, в 124 километрах от Москвы, у села Бородино близ Можайска, дать французской армии генеральное сражение, чтобы нанести ей возможно больший урон и остановить наступление на Москву. К началу Бородинского сражения русская армия имела 132 (по другим данным 120) тысяч человек, французская – примерно 130-135 тысяч человек. Ему предшествовал бой за Шевардинский редут, начавшийся 24 августа (5 сентября) 1812 года, в котором войскам Наполеона, несмотря на более чем трехкратное превосходство в силах, лишь к исходу дня с большим трудом удалось овладеть редутом. Этот бой позволил Кутузову разгадать замысел Наполеона I и своевременно усилить свое левое крыло.

Бородинское сражение началось в пять часов утра 26 августа (7 сентября) 1812 года и продолжалась до 20 часов вечера. Наполеону так и не удалось за весь день ни прорвать русскую позицию в центре, ни обойти ее с флангов. Частные тактические успехи французской армии – русские отступили от первоначальной позиции примерно на один километр – не стали для нее победными. Поздно вечером расстроенные и обескровленные французские войска были отведены на исходные позиции. Взятые ими русские полевые укрепления были настолько разрушенными, что удерживать их уже не было никакого смысла. Русскую армию Наполеону победить так и не удалось. В Бородинском сражении французы потеряли до 50 тысяч человек, русские – свыше 44 тысяч человек.

Александр Юрьевич Аверьянов «Бородинская битва. Бой за багратионовы флеши»

Сдержанный скрытный государь не позволял себе проявлять чувств на публике. Трудно представить, что испытывал он накануне Бородинской битвы. По воспоминаниям очевидцев кто-то решился спросить у него, что он намерен делать, если французы возьмут Москву. «Сделать из России вторую Испанию», – был ответ. 30 августа (11 сентября) 1812 года Александр I получил рапорт Кутузова об исходе Бородинской битвы. В тексте донесения говорилось: «Кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами». Эта фраза была воспринята в Петербурге как свидетельство победы русских войск. Император российский горячо благодарил Бога за дарованную победу и отстоял благодарственный молебен в Троицком соборе Александро-Невской лавры.

Но поскольку потери в битве оказались огромными, а резервы израсходованными, русская армия ушла с Бородинского поля, отступив к Москве, ведя при этом арьергардные бои. 1 (13) сентября 1812 года на военном совете в Филях большинством голосов было поддержано решение главнокомандующего «ради сохранения армии и России» оставить Москву неприятелю без боя. На следующий день 2 (14) сентября 1812 года русские войска оставили первопрестольную столицу. Вместе с ними из города ушла большая часть населения. Главная русская армия, оставив Москву, совершила марш-маневр и расположилась в Тарутинском лагере, надежно прикрывая юг страны. Отсюда Кутузов развернул малую войну силами армейских партизанских отрядов. За это время крестьянство великорусских губерний, охваченных войной, поднялось на масштабную народную войну. В первый же день вступления французских войск в Москву начались пожары, опустошившие город.

Иван Константинович Айвазовский (1851) «Пожар Москвы в 1812 года»

Узнав 7 (19) сентября 1812 года что Кутузов сдает Москву, Александр поседел за одну ночь. Вера царя о своем единстве с народом и о принесении совместной жертвы достигли апогея. Привезшему это известие полковнику А.Ф. Мишо Александр сказал: «Возвращайтесь же в армию, скажите нашим храбрецам, скажите моим верным подданным всюду, где вы будете проезжать, что если у меня не останется ни одного солдата, то я сам стану во главе любезного мне Дворянства и добрых моих крестьян, буду сам предводительствовать ими и испытаю все средства Моей Империи». 19 сентября (1 октября) он писал Бернадоту: «Ныне более, нежели когда-либо, я и народ, во главе которого я имею честь находиться, решились твердо стоять и скорее погрести себя под развалинами империи, чем начать переговоры с новейшим Аттилою». Идея Отечественной войны приобрела имперский оттенок. Под народом в данном случае понимаются народы, населяющие Российскую Империю от Прибалтики до Сибири включительно, которые составляют не просто единое тело, но и единое цивилизованное пространство, испытывающее на себе варварское нашествие во главе с Наполеоном «Аттилой». Примирение с Наполеоном невозможно, как невозможно примирение варварства и цивилизации. Поэтому либо нашествие варваров будет отражено, либо под обломками империи погибнет цивилизация.

Однако перепуганное дворянство проклинало Кутузова. Досталось и императору. Популярность царя стремительно падала и скоро достигла той же отметки, что и после Тильзита. Его родная сестра великая княгиня Екатерина Павловна писала ему из Ярославля: «Взятие Москвы довело раздражение умов до крайности… Вас во всеуслышание винят в несчастье империи, в крушении всего и вся, в том, что вы уронили честь страны и свою собственную… Представляю вам самому судить о положении вещей в стране, где презирают вождя»[2].

Екатерина Павловна хорошо знала, о чем пишет. Ее тверской салон традиционно имел репутацию оппозиционного центра. А несомненная любовь к брату делала ее весьма чуткой к малейшему проявлению недовольства его политикой. Вполне вероятно, что, группируя вокруг себя оппозиционных вельмож, великая княгиня таким образом оберегала царя от возможного заговора. Так было после Тильзита, так стало и теперь, когда ситуация, спровоцированная потерей Москвы, грозила выйти из-под контроля. Сведения о настроении умов, содержащиеся в письме Екатерины Павловны, находят подтверждение в мемуарах фрейлины императрицы P.С. Эдлинг, где речь идет об опасности, грозившей царю в сентябре после получения в Санкт-Петербурге известия о занятии французами Москвы[3]. Судя по тому, что опасности ждали на улице, можно предположить, что речь идет не о каком-то дворцовом заговоре, а о возможной народной расправе с царем.

Александру трудно было отвечать на «печальное письмо» своей сестры иначе, как риторическими заверениями в собственной готовности бороться до конца, и в письме от 7 (19) сентября 1812 года он пишет: «Уверяю вас, что мое решение сражаться еще более непоколебимо, чем когда бы то ни было. Я лучше предпочту прекратить свое существование, чем примириться с чудовищем, которое причиняет всем несчастье <…>. Я надеюсь на Бога, на восхитительный характер моего народа и на настойчивость, с которой я решил не склоняться под ярмо». Царь отвечает с достойными уважения спокойствием и твердостью: «Вспомните, как часто в наших с вами беседах мы предвидели эти неудачи, допускали даже возможность потери обеих столиц, что единственным средством против бедствий этого жестокого времени мы признали только твердость. Я далек от того, чтобы упасть духом под гнетом сыплющихся на меня ударов. Напротив, более чем когда-либо, я полон решимости упорствовать в борьбе, и к этой цели направлены все мои заботы». Итак, царь называет три фактора, на которые ему остается уповать в борьбе с Наполеоном: Бога, народ и собственную твердость. Характерно, что армия даже не упоминается. Причина этого, возможно, заключена в последней фразе письма: «С 29 августа я не получал ни строчки от Кутузова – это почти невероятно». Александр, видимо, еще не очень хорошо представлял, в каком положении находится его армия и существует ли она вообще?

И только 18 (30) сентября 1812 года царь смог написать сестре длинное письмо, в котором с откровенностью, полной горечи, писал о своем положении. То, что армией практически некому было командовать, и «из трех генералов, равно не способных быть главнокомандующими»: Барклая, Багратиона и Кутузова – царь выбрал Кутузова, «за которого было общее мнение», – все это было не самое страшное. Намного тяжелее для Александра были упреки в отсутствии личного мужества. Вынужденно оправдываясь перед сестрой, он писал: «Впрочем, если я должен унизиться до того, чтобы останавливаться на этом вопросе, я вам скажу, что гренадеры Малороссийского и Киевского полков смогут подтвердить, что я умею вести себя под огнем так же спокойно, как и другие. Но еще раз я не могу поверить, что это то мужество, которое было поставлено под сомнение в вашем письме, и я полагаю, что вы имели в виду мужество моральное». И здесь Александр уже не оправдывается, а старается понять сам и объяснить сестре безвыходность положения, в котором он оказался. Он не полководец и не может командовать войсками, он не пользуется народной поддержкой и поэтому не может выступать и в роли лидера нации. Сложившуюся ситуацию Александр пытается представить сестре, и, видимо, сам в этом убежден, как результат воздействия на общественное мнение наполеоновской пропаганды. «Весной, еще до моего отъезда в Вильно, – продолжает он свое письмо, – я был предупрежден доброй стороной (de bonne part), что постоянный труд тайных агентов Наполеона должен быть направлен на дискредитацию правительства всеми возможными средствами, чтобы поставить его в прямую оппозицию с нацией, и для того чтобы преуспеть в этом, было решено, если я буду при армии, то все поражения, которые могут происходить, записывать на мой счет и представлять меня как приносящего в жертву своему самолюбию безопасность империи и мешающего более опытным генералам добиться успеха; и напротив, если меня не будет с армией, тогда обвинять меня в недостатке личного мужества». Но это еще не все. Александр далее утверждает, что адский замысел Наполеона включал в себя и намерение внести раскол в императорскую фамилию, и в первую очередь поссорить Александра с его любимой сестрой Екатериной Павловной. Этим самым царь как бы намекал на то, что приведенное выше письмо великой княгини, – возможно – часть этого злого замысла.

Письмо Александр писал действительно в тяжелую пору: Москва в руках Наполеона, планы Кутузова неясны, непонятно также и то, что происходит с армией, общество им недовольно и не старается это скрыть, и даже самый близкий человек Екатерина Павловна сомневается в его мужестве. И на фоне всего это царь не перестает повторять: «Только одно упорство, понимаемое как долг, должно стать средством от зла этой ужасной эпохи».

Овладение Москвой Наполеон рассматривал как приобретение прежде всего важной политической, а не военной позиции. Отсюда Наполеон обсуждает дальнейший план военной кампании, в частности, поход на Санкт-Петербург. Этого похода опасались при петербургском дворе и в царской семье. Но маршалы Наполеона возражали, они считали этот план невыполнимым – «идти навстречу зиме, на север» с уменьшившейся армией, имея в тылу Кутузова, немыслимо. Наполеон не стал отстаивать этот план.

Также из Москвы Наполеон предпринимает попытки заключить мир с Александром I. 18 (30) сентября 1812 года Наполеон через начальника Воспитательного дома генерал-майора Ивана Акинфиевича Тутолмина передал, что почитает Александра по-старому и желал бы заключить мир. Наполеон, по-прежнему, намерен был требовать отторжения Литвы, подтверждения блокады и военного союза с Францией. Следующая попытка была предпринята через два дня 20 сентября (2 октября) 1812 года. Письмо с предложением мира было доставлено Александру через И.А. Яковлева (отца А.И. Герцена). На донесение Тутолмина и на личное письмо Наполеона к Александру ответа не последовало. 4 (16) октября 1812 года Наполеон направил генерала Лористона к Кутузову в Тарутино для пропуска к Александру I с предложением мира: «Мне нужен мир, он мне нужен абсолютно во что бы то ни стало, спасите только честь». 5 (17) октября 1812 года состоялось получасовое свидание Лористона с фельдмаршалом Кутузовым, после чего князь Волконский был отправлен к Александру I с донесением о предложении Наполеона, ответа на которое Наполеон от Александра не дождался.

Следует подчеркнуть, что в это тяжелое время русский император проявил твердую волю и решимость не идти ни на какие уступки врагу. Непримиримость царя оказалось неожиданной для Наполеона, который напрасно оставался в Москве в ожидании ответа.

6 (18) октября 1812 года после сражения на реке Чернишне (при селе Тарутино), в котором был разбит авангард «Великой армии» под командованием маршала Мюрата, Наполеон оставил Москву и направил свои войска в сторону Калуги, чтобы прорваться в южные российские губернии, богатые продовольственными ресурсами. Через четыре дня после ухода французов в столицу вошли передовые отряды русской армии.

«Наполеон покидает в разрушенную Москву в 1812 году»

После сражения при Малоярославце 12 (24) октября 1812 года, когда русская армия преградила путь неприятелю, войска Наполеона были вынуждены начать отступление по разоренной старой Смоленской дороге. Кутузов организовал преследование французов по проходившим южнее смоленского тракта дорогам, действуя сильными авангардами. Войска Наполеона теряли людей не только в столкновениях с преследователями, но и от нападений партизан, от голода и холода.

Историк и участник войны 1812 года генерал-лейтенант Михайловский-Данилевский в «Описании Отечественной войны в 1812 году» подчеркнул важную роль стратегического планирования, осуществлявшегося императором Александром I и его военными советниками. в то время, когда главные силы русской армии ещё отступали перед Наполеоном, в Петербурге уже составляли планы действий армий Чичагова и Витгенштейна против фланговых корпусов Великой армии. Эти планы начали воплощаться в жизнь уже вскоре после входа Наполеона в Москву (наступление Чичагова), а завершились соединением всех русских войск на Березине.

Войска Наполеона фактически оказались в окружении на реке Березине около города Борисова (Белоруссия), где 14-17 (26-29) ноября 1812 года состоялось их сражение с русскими войсками, пытавшимися отрезать им пути отхода. Французский император, введя в заблуждение русское командование устройством ложной переправы, смог перевести остатки войск по двум наспех наведенным мостам через реку. 16 (28) ноября 1812 года русские войска атаковали противника на обоих берегах Березины, но, несмотря на превосходство сил, из-за нерешительности и бессвязности действий не имели успеха. Утром 17 (29) ноября 1812 года по приказу Наполеона мосты были сожжены. На левом берегу остались обозы и толпы отставших французских солдат (около 40 тысяч человек), большинство из которых утонуло при переправе или попало в плен, а общие потери французской армии в сражении при Березине составили 50 тысяч человек. Но Наполеону в этой битве удалось избежать полного разгрома и отступить к Вильно.

Освобождение территории Российской империи от неприятеля завершилось 14 (26) декабря 1812 года, когда русские войска заняли пограничные города Белосток и Брест-Литовский. Враг потерял на полях сражений до 570 тысяч человек. Потери русских войск составили около 300 тысяч человек.

Жан Луи Эрнест Мейсонье «Французская кампания» (Отступление Наполеона из России)

6 января 1813 года (25 декабря 1812 года) в городе Вильно российский император Александр I утвердил Манифест об изгнании наполеоновской армии из России и окончании Отечественной войны 1812 года. Александр I сдержал данное им слово не прекращать войну до полного изгнания врага с территории Российской империи. Император повелел ежегодно в день Рождества Христова праздновать и великий День Победы.

Разгром и гибель «Великой армии» в России создали условия для освобождения народов Западной Европы от наполеоновской тирании и предрешили крушение империи Наполеона. Отечественная война 1812 года показала полное превосходство русского военного искусства над военным искусством Наполеона, вызвала в России общенародный патриотический подъем[4].

Примечания:

[1] Генерала от инфантерии Михаил Богданович Барклая-де-Толли после назначения его военным министром подал Александру I «Записку о защите западных рубежей России», на которой осталась пометка «Читано Государем 2 марта 1810 г.». В записке предлагалось уклонение от решительного боя, отступление и ослабление противника действиями легких войск, лишения его возможности пользоваться средствами края. В начале 1812 г. Барклай представил Государю более развернутый план, развивавший эти идеи. Александр I сначала не разделял стратегию Барклая и склонялся к плану своего советника Фуля: защите 1-й армией Дрисских укреплений и ударе 2-й армией в тыл Наполеону. Однако как только войска прибыли в этот лагерь, все убедились в полной его непригодности. Тут же план Фуля был отменен, и в силу вступил план Барклая. Наполеон, в свою очередь, пытался реализовать стратегию, которая опиралась на победу в генеральном сражении на начальном этапе войны, и заключении мира на своих условиях. Систему отступления, предпринятую Барклаем, и известную как «система ретроградных линий» Наполеон назвал «Парфянским способом ведения войны» (в последствии в трудах историков термин трансформировался в «скифскую войну»). Смысл отступления Барклая был хорошо понятен Александру I. Уезжая 6 июля из Полоцка, он сказал: «Поручаю вам свою армию; не забудьте, что у меня второй нет, эта мысль не должна покидать вас». Этой же позиции всеми своими действиями впоследствии придерживался Кутузов. В Филях он сказал: «С потерею Москвы не потеряна еще Россия. Первою обязанность поставляю себе сохранить армию, сблизиться с теми войсками, которые идут ей на подкрепление, и самим уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю…».

[2] Полный текст письма Великой княгини Екатерины Павловны от 6 сентября 1812 года в переводе с французского: «Мне больше невозможно сдерживать себя, несмотря на то огорчение, которое я должна вам причинить, мой дорогой друг. Взятие Москвы довершило раздражение умов, недовольство достигло высшей степени, и вас уже не щадят. Если это уже дошло до меня, то судите об остальном. Вас вслух обвиняют в несчастье Вашей Империи, во всеобщем и частном разрушениях и, наконец, в том, что Вы погубили честь страны и свою собственную. И это не мнение какого-то одного класса, все соединились против Вас. Не останавливаясь на том, что говорят о роде войны, которую мы ведем, одно из главных обвинений против Вас заключается в том, что Вы нарушили слово, данное Москве, которая Вас ожидала с крайним нетерпением, и в том, что Вы ее забросили, все равно, что предали. Не бойтесь катастрофы, наподобие революции, нет! Но я предоставляю Вам судить о положении вещей в стране, глава которой презираем. Нет никого, кто не был бы готов вернуть честь, но вместе с желанием всем пожертвовать своему Отечеству задают себе вопрос: К чему это приведет, когда все уничтожено, поглощено глупостью командиров? К счастью, далеко до того, чтобы идея мира была всеобщей, потому что чувство стыда от потери столицы рождает желание мстить. На Вас жалуются, и громко. Я считаю своим долгом сказать Вам это, мой дорогой друг, потому что это слишком важно. Не мне указывать Вам, что необходимо делать, но знайте, что Ваша честь под угрозой. Ваше присутствие может вернуть Вам расположение умов. Не пренебрегайте никакими средствами и не думайте, что я преувеличиваю. Нет, то, что я говорю, к несчастью, правда, и мое сердце от этого обливается кровью, сердце, которое Вам стольким обязано и которое хотело бы ценой тысячи жизней вытащить Вас из положения, в котором Вы теперь находитесь».

[3] «Приближалось 15 сентября, день коронации, обыкновенно празднуемый в России с большим торжеством. Он был особенно знаменателен в этот год, когда население, приведенное в отчаяние гибелью Москвы, нуждалось в ободрении. Уговорили государя на этот раз не ехать по городу на коне, а проследовать в собор в карете вместе с императрицами. Тут в первый и последний раз в жизни он уступил совету осторожной предусмотрительности; но по этому можно судить, как велики были опасения». В другом месте прямо говорится «про опасности, которые могли грозить его жизни», – фрейлина императрицы P.С. Эдлинг.

[4] Манифест «О принесении Господу Богу благодарения за освобождение России от нашествия неприятельского»:

«Объявляем всенародно. Бог и весь свет тому свидетель, с какими желаниями и силами неприятель вступил в любезное Наше Отечество. Ничто не могло отвратить злых и упорных его намерений. Твердо надеющийся на свои собственные и собранные им против Нас почти со всех Европейских держав страшные силы, и подвигаемый алчностью завоевания и жаждою крови, спешил он ворваться в самую грудь Великой Нашей Империи, дабы излить на нее все ужасы и бедствия не случайно порожденной, но издавна уготованной им, всеопустошительной войны.

Предузнавая по известному из опытов беспредельному властолюбию и наглости предприятий его, приготовляемую от него Нам горькую чашу зол, и видя уже его с неукротимою яростью вступавшего в Наши пределы, принуждены Мы были с болезненным и сокрушенным сердцем, призвав на помощь Бога, обнажить меч свой, и обещать Царству Нашему, что Мы не упустим оной во влагалище, доколе хотя един из неприятелей оставаться будет вооружен в земле нашей. Мы сие обещание положили твердо в сердце Своем, надеясь на крепкую доблесть Богом вверенного Нам народа, в чем и не обманулись.

Какой пример храбрости, мужества, благочестия, терпения и твердости показала Россия! Вломившийся в грудь её враг всеми неслыханными средствами лютостей и неистовств не мог достигнуть до того, чтобы она хотя единожды о нанесенных ей от него глубоких ранах вздохнула. Казалось с пролитием крови её умножался в ней дух мужества, с пожарами градов её воспалялась любовь к отечеству, с разрушением и поруганием храмов Божиих утверждалась в ней вера и возникало непримиримое мщение. Войско, Вельможи, Дворянство, Духовенство, купечество, народ, словом, все Государственные чины и состояния, не щадя имуществ своих, ни жизни, составили единую душу, душу вместе мужественную и благочестивую, только же пылающую любовь к отечеству, только любовью к Богу.

От сего всеобщего согласия и усердия вскоре произошли следствия, едва ли имоверные, едва ли слыханные. Да представят себе собрание с двадцати царств и народов, под единое знамя соединенные, с какими властолюбивый, надменный победами, свирепый неприятель вошел в Нашу землю. Полмиллиона пеших и конных воинов и около полторы тысячи пушек следовали за ним. С сим только огромным ополчением проницает он в самую средину России, распространяется, и начинает повсюду разливать огонь и опустошение.

Но едва проходит шесть месяцев от вступления его в Наши пределы и где он? Здесь прилично сказать слова священного Песнопевца: «я видел нечестивого превозносящегося и высящегося, как кедры ливанские; и прошел я мимо, и вот его уже не стало, и искал я места его, и не нашел». По истине сие высокое изречение совершилось во всей силе смысла своего над гордым и нечестивым Нашим неприятелем. Где войска его, подобные туче нагнанных ветрами черных облаков? Рассыпались, как дождь. Великая часть их, напоив кровью землю, лежит, покрывая пространство Московских, Калужских, Смоленских, Белорусских и Литовских полей. Другая великая часть в разных и частых битвах взята со многими Военачальниками и Полководцами в плен, и таким образом, что после многократных и сильных поражений, напоследок целые полки их, прибегая к великодушию победителей, оружие свое пред ними преклоняли. Остальная, столь же великая часть, в стремительном бегстве своем гонимая победоносными Нашими войсками, и встречаемая морозами и голодом, устлала путь от самой Москвы до приделов России, трупами, пушками, обозами, снарядами, так что оставшаяся от всей их многочисленной силы самомалейшая, ничтожная часть изнуренных и безоружных воинов, едва ли полумертвая может придти в страну свою, дабы к вечному ужасу и трепету единоземцев своих возвестить им, коль страшная казнь постигает дерзающих с бранными намерениями вступать в недра могущественной России.

Ныне с сердечною радостью и горечью к Богу благодарность объявляем Мы любезным Нашим верноподданным, что событие превзошло даже и самую надежду Нашу, и что объявленное Нами, при открытии войны сей, выше меры исполнилось: уже нет ни единого врага на лице земли Нашей; или лучше сказать, все они здесь остались, но как? Мертвые, раненые и пленные. Сам гордый повелитель и предводитель их едва с главнейшими чиновниками своими отселе ускакать мог, растеряв все свое воинство и все привезенные с собою пушки, которые более тысячи, не считая зарытых и потопленных им, отбиты у него, и находятся в руках Наших.

Зрелище погибели войск его невероятно! Едва можно собственным глазам своим поверить. Кто мог сие сделать? Не отнимая достойной славы ни у Главнокомандующего над войсками Нашими знаменитого полководца, принесшего бессмертные Отечеству заслуги; ни у других искусных и мужественных вождей и военачальников, ознаменовавших себя рвением и усердием; ни вообще у сего храброго Нашего воинства, можем сказать, что содеянное ими есть превыше сил человеческих.

Итак, да познаем в великом деле сем промысел Божий. Повергнемся пред Святым его Престолом, и видя ясно руку его, покаравшую гордость и злочестие, вместо тщеславия и кичения о победах наших, научимся из сего великого и страшного примера быть кроткими и смиренными законов и воли исполнителями, не похожими на сих отпадших от веры осквернителей храмов Божиих, врагов наших, которых тела в несметном количестве валяются пищею псам и воронам!

Велик Господь наш Бог в милостях и во гневе своем! Пойдем благостью дел и чистотою чувств и помышлений наших, единственным ведущим к нему путем, в храм святости Его, и там, увенчанные от руки Его славою, возблагодарим за излитые на нас щедроты, и припадем к Нему с теплыми молитвами, да продлит милость Свою над нами, и прекратит брани и битвы, ниспошлет к нам, побед победу, желанный мир и тишину».

Полное собрание Законов Российской Империи. CПб.: 1830, Т. 32. 25295. С. 486-487.

Карты Отечественной войны 1812 года